Облака и лягушки в кратком содержании. Эстетические взгляды Аристофана («Лягушки»)
Знаменитых сочинителей трагедий в Афинах было трое: старший - Эсхил, средний - Софокл и младший - Еврипид. Эсхил был могуч и величав, Софокл ясен и гармоничен, Еврипид напряжен и парадоксален. Один раз посмотрев, афинские зрители долго не могли забыть, как его Федра терзается страстью к пасынку, а его Медея с хором ратует за права женщин. Старики смотрели и ругались, а молодые восхищались. Эсхил умер давно, еще в середине столетия, а Софокл и Еврипид скончались полвека спустя, в 406 г., почти одновременно. Сразу пошли споры между любителями: кто из троих был лучше? И в ответ на такие споры драматург Аристофан поставил об этом комедию «Лягушки». «Лягушки» - это значит, что хор в комедии одет лягушками и песни свои начинает квакающими строчками: «Брекекекекс, коакс, коакс! / Брекекекекс, коакс, коакс! / Болотных вод дети мы, / Затянем гимн, дружный хор, / Протяжный стон, звонкую нашу песню!» Но лягушки эти - не простые: они живут и квакают не где-нибудь, а в адской реке Ахероне, через которую старый косматый лодочник Харон перевозит покойников на тот свет. Почему в этой комедии понадобился тот свет, Ахерон и лягушки, на то есть свои причины. Театр в Афинах был под покровительством Диониса, бога вина и земной растительности; изображался Дионис (по крайней мере, иногда) безбородым нежным юношей. Вот этот Дионис, забеспокоившись о судьбе своего театра, подумал: «Спущусь-ка я в загробное царство и выведу-ка обратно на свет Еврипида, чтобы не совсем опустела афинская сцена!» Но как попасть на тот свет? Дионис расспрашивает об этом Геракла - ведь Геракл, богатырь в львиной шкуре, спускался туда за страшным трехглавым адским псом Кербером. «Легче легкого, - говорит Геракл, - удавись, отравись или бросься со стены». - «Слишком душно, слишком невкусно, слишком круто; покажи лучше, как сам ты шел«. - «Вот загробный лодочник Харон перевезет тебя через сцену, а там сам найдешь». Но Дионис не один, при нем раб с поклажей; нельзя ли переслать ее с попутчиком? Вот как раз идет похоронная процессия. «Эй, покойничек, захвати с собою наш тючок!» Покойничек с готовностью приподымается на носилках: «Две драхмы дашь?» - «Нипочем!» - «Эй, могильщики, несите меня дальше!» - «Ну скинь хоть полдрахмы!» Покойник негодует: «Чтоб мне вновь ожить!» Делать нечего, Дионис с Хароном гребут посуху через сцену, а раб с поклажей бежит вокруг. Дионис грести непривычен, кряхтит и ругается, а хор лягушек издевается над ним: «Брекекекекс, коакс, коакс!» Встречаются на другом конце сцены, обмениваются загробными впечатлениями: «А видел ты здешних грешников, и воров, и лжесвидетелей, и взяточников?» - «Конечно, видел, и сейчас вижу», - и актер показывает на ряды зрителей. Зрители хохочут. Вот и дворец подземного царя Аида, у ворот сидит Эак. В мифах это величавый судья грехов человеческих, а здесь - крикливый раб-привратник. Дионис накидывает львиную шкуру, стучит. «Кто там?» - «Геракл опять пришел!» - «Ах, злодей, ах, негодяй, это ты у меня давеча увел Кербера, милую мою собачку! Постой же, вот я напущу на тебя всех адских чудищ!» Эак уходит, Дионис в ужасе; отдает рабу Гераклову шкуру, сам надевает его платье. Подходят вновь к воротам, а в них служанка подземной царицы: «Геракл, дорогой наш, хозяйка так уж о тебе помнит, такое уж тебе угощенье приготовила, иди к нам!» Раб радехонек, но Дионис его хватает за плащ, и они, переругиваясь, переодеваются опять. Возвращается Эак с адской стражей и совсем понять не может, кто тут хозяин, кто тут раб. Решают: он будет их стегать по очереди розгами, - кто первый закричит, тот, стало быть, не бог, а раб. Бьет. «Ой-ой!» - «Ага!» - «Нет, это я подумал: когда же война кончится?» - «Ой-ой!» - «Ага!» - «Нет, это у меня заноза в пятке… Ой-ой!.. Нет, это мне стихи плохие вспомнились… Ой-ой!.. Нет, это я Еврипида процитировал». - «Не разобраться мне, пусть уж бог Аид сам разбирается». И Дионис с рабом входят во дворец. Оказывается, на том свете тоже есть свои соревнования поэтов, и до сих пор лучшим слыл Эсхил, а теперь у него эту славу оспаривает новоумерший Еврипид. Сейчас будет суд, а Дионис будет судьей; сейчас будут поэзию «локтями мерить и гирями взвешивать». Правда, Эсхил недоволен: «Моя поэзия не умерла со мной, а Еврипидова умерла и под рукой у него». Но его унимают: начинается суд. Вокруг судящихся уже новый хор - квакающие лягушки остались далеко в Ахероне. Новый хор - это души праведников: в эту пору греки считали, что те, кто ведет праведную жизнь и принял посвящение в таинства Деметры, Персефоны и Иакха, будут на том свете не бесчувственными, а блаженными. Иакх - это одно из имен самого Диониса, поэтому такой хор здесь вполне уместен. Еврипид обвиняет Эсхила: «Пьесы у тебя скучные: герой стоит, а хор поет, герой скажет два-три слова, тут пьесе и конец. Слова у тебя старинные, громоздкие, непонятные. А у меня все ясно, все как в жизни, и люди, и мысли, и слова». Эсхил возражает: «Поэт должен учить добру и правде. Гомер тем и славен, что показывает всем примеры доблести, а какой пример могут подать твои развратные героини? Высоким мыслям подобает и высокий язык, а тонкие речи твоих героев могут научить граждан лишь не слушаться начальников». Эсхил читает свои стихи - Еврипид придирается к каждому слову: «Вот у тебя Орест над могилою отца молит его „услышать, внять…“, а ведь „услышать“ и „внять“ - это повторение!» («Чудак, - успокаивает его Дионис, - Орест ведь к мертвому обращается, а тут, сколько ни повторяй, не докличешься!») Еврипид читает свои стихи - Эсхил придирается к каждой строчке: «Все драмы у тебя начинаются родословными: «Герой Пелоп, который был мне прадедом…», «Геракл, который…», «Тот Кадм, который…», «Тот Зевс, который…». Дионис их разнимает: пусть говорят по одной строчке, а он, Дионис, с весами в руках будет судить, в какой больше весу. Еврипид произносит стих неуклюжий и громоздкий: «О, если б бег ладья остановила свой…»; Эсхил - плавный и благозвучный: «Речной поток, через луга лиющийся…» Дионис неожиданно кричит: «У Эсхила тяжелей!» - «Да почему?» - «Он своим потоком подмочил стихи, вот они и тянут больше». Наконец стихи отложены в сторону. Дионис спрашивает у поэтов их мнение о политических делах в Афинах и опять разводит руками: «Один ответил мудро, а другой - мудрей». Кто же из двух лучше, кого вывести из преисподней? «Эсхила!» - объявляет Дионис. «А обещал меня!» - возмущается Еврипид. «Не я - язык мой обещал», - отвечает Дионис еврипидовским же стихом (из «Ипполита»). «Виноват и не стыдишься?» - «Там нет вины, где никто не видит», - отвечает Дионис другой цитатой. «Надо мною над мертвым смеешься?» - «Кто знает, жизнь и смерть не одно ль и то же?» - отвечает Дионис третьей цитатой, и Еврипид смолкает. Дионис с Эсхилом собираются в путь, а подземный бог их напутствует: «Такому-то политику, и такому-то мироеду, и такому-то стихоплету скажи, что давно уж им пора ко мне…» Хор провожает Эсхила славословием и поэту и Афинам: чтобы им поскорей одержать победу и избавиться и от таких-то политиков, и от таких-то мироедов, и от таких-то стихоплетов.
Дионис, бог-покровитель театра в Афинах, как-то начал беспокоиться о судьбе своего детища – давно не было великих драматургов. Он решает спуститься в подземное царство и вывести оттуда Еврипида, автора великих трагедийных пьес. Однако как спуститься в Аид, он не знает и обращается за советом к Гераклу, который ходил туда за трехголовым псом. Геракл советует ему удушиться, удавиться или разбиться, но ни один из вариантом Дионису не нравится. Тогда Геракл рассказывает, как дойти до Харона и тот перевезет путника в царство мертвых. Бог следует совету и попадает в Аид.
Однако к замку попасть не так просто, на входе встречает странника судья Эак. Дионис накидает на себя львиную шкуру и объявляет, будто он Геракл и ему надо к Аиду. Но Эак все еще сердится на героя за свою собаку и поэтому бежит звать адских гончих, чтобы напустить их на пришельца. Дионис пугается и накидает шкуру на раба. В это время приходит служанка царицы и объявляет, что та заждалась уже Геракла и просит во дворец. Дионис ругается с рабом и забирает шкуру. Но в это время появляется Эак с гончими, однако теперь он не понимает кто хозяин - кто раб. Он отсылает обоих к Аиду, чтобы тот разобрался сам.
В это время во дворце происходит состязание между Еврипидом и Эсхилом – еще одним великим автором трагедий. Судьей назначают Диониса. Поэты соревнуются в сочинении стихов. Эсхил обвиняет противника в том, что у того пьесы не учат ничему хорошему, а Еврипид – что у Эсхила тяжелый язык и все время поет хор. Дионис не может выбрать. Тогда он спрашивает их о политике, но оба отвечают мудро. В конце концов, бог выбирает Эсхила.
Дионис с великим драматургом уходят, получив напутствия от Аида передать некоторым деятелям, что им пора избавить мир от своих персон.
Название комедии от того, что хор переодет лягушками из подземной реки Ахерон.
Основная идея произведения в том, что только великие произведения, которые воспитывают доблесть и дух, могут жить вечно.
Картинка или рисунок Лягушки
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Гуттаперчевый мальчик Григорович
Данная история начинается с цирка. Где за кулисами волнуются задорные и смешливые мастера манежа, здесь же находится постаревший мужчина с лысой головой, чье лицо сильно раскрашено в белый и красный цвет
- Краткое содержание Гоголь Шинель
У главного героя - Акакия Акакиевича порвалось пальто, его уже не восстановить, поэтому приходиться шить новое. Он тратит на это около сорока рублей, при этом экономит на еде, свечах и белье.
- Краткое содержание Гоголь Миргород
«Миргород» состоит продолжением сборника «Вечера на хуторе...». Эта книга послужила новым периодом в творчестве автора. Эта работа Гоголя гостоит из четырех частей, четырех повестей, каждая из них не похожа на другую
- Краткое содержание Вяленая вобла Салтыкова-Щедрина
Вяленая вобла – это произведение Михаила Евграфовича Салтыкова – Щедрина, русского писателя с великим сатирическим талантом.
- Краткое содержание Облака в штанах Маяковского
Молодой юноша ждал встречи с любимой. Девушка пришла на свидание с опозданием и заявила герою о своем замужестве с другим. Автор расстроен, его сердце пылает, но он не показывает своих истинных чувств
400 0
Знаменитых сочинителей трагедий в Афинах было трое: старший - Эсхил, средний - Софокли младший - Еврипид. Эсхил был могуч и величав, Софокл ясен и гармоничен, Еврипид напряжени парадоксален. Один раз посмотрев, афинские зрители долго не могли забыть, как его Федратерзается страстью к пасынку, а его Медея с хором ратует за права женщин. Старикисмотрели и ругались, а молодые восхищались.Эсхил умер давно, еще в середине столетия, а Софокл и Еврипид скончались полвека спустя,
в 406 г., почти одновременно. Сразу пошли споры между любителями: кто из троих был лучше?И в ответ на такие споры драматург Аристофан поставил об этом комедию «Лягушки».«Лягушки» - это значит, что хор в комедии одет лягушками и песни свои начинаетквакающими строчками: «Брекекекекс, коакс, коакс! / Брекекекекс, коакс, коакс! / Болотных вод детимы, / Затянем гимн, дружный хор, / Протяжный стон, звонкую нашу песню!»Но лягушки эти - не простые: они живут и квакают не где-нибудь, а в адскойреке Ахероне, через которую старый косматый лодочник Харон перевозит покойников на тот свет.
Почему в этой комедии понадобился тот свет, Ахерон и лягушки, на то есть свои причины.Театр в Афинах был под покровительством Диониса, бога вина и земной растительности;
изображался Дионис (по крайней мере, иногда) безбородым нежным юношей. Вот этот Дионис,
забеспокоившись о судьбе своего театра, подумал: «Спущусь-ка я в загробное царствои выведу-ка обратно на свет Еврипида, чтобы не совсем опустела афинская сцена!»Но как попасть на тот свет? Дионис расспрашивает об этом Геракла - ведь Геракл,
богатырь в львиной шкуре, спускался туда за страшным трехглавым адским псом Кербером. «Легчелегкого, - говорит Геракл, - удавись, отравись или бросься со стены». - «Слишком душно,
слишком невкусно, слишком круто; покажи лучше, как сам ты шел». - «Вот загробный лодочник Харонперевезет тебя через сцену, а там сам найдешь». Но Дионис не один, при нем рабс поклажей; нельзя ли переслать ее с попутчиком? Вот как раз идет похоронная процессия.
«Эй, покойничек, захвати с собою наш тючок!» Покойничек с готовностью приподымаетсяна носилках: «Две драхмы дашь?» - «Нипочем!» - «Эй, могильщики, несите меня дальше!» - «Ну скиньхоть полдрахмы!» Покойник негодует: «Чтоб мне вновь ожить!» Делать нечего, Дионис с Харономгребут посуху через сцену, а раб с поклажей бежит вокруг. Дионис грести непривычен,
кряхтит и ругается, а хор лягушек издевается над ним: «Брекекекекс, коакс, коакс!»Встречаются на другом конце сцены, обмениваются загробными впечатлениями: «А видел тыздешних грешников, и воров, и лжесвидетелей, и взяточников?» - «Конечно, видел, и сейчасвижу», - и актер показывает на ряды зрителей. Зрители хохочут.Вот и дворец подземного царя Аида, у ворот сидит Эак. В мифах это величавый судья греховчеловеческих, а здесь - крикливый раб-привратник. Дионис накидывает львиную шкуру,
стучит. «Кто там?» - «Геракл опять пришел!» - «Ах, злодей, ах, негодяй, это ты у меня давеча увелКербера, милую мою собачку! Постой же, вот я напущу на тебя всех адских чудищ!» Эак уходит,
Дионис в ужасе; отдает рабу Гераклову шкуру, сам надевает его платье. Подходят вновьк воротам, а в них служанка подземной царицы: «Геракл, дорогой наш, хозяйка такуж о тебе помнит, такое уж тебе угощенье приготовила, иди к нам!» Раб радехонек,
но Дионис его хватает за плащ, и они, переругиваясь, переодеваются опять. Возвращается Эакс адской стражей и совсем понять не может, кто тут хозяин, кто тут раб. Решают: он будетих стегать по очереди розгами, - кто первый закричит, тот, стало быть, не бог, а раб. Бьет.
«Ой-ой!» - «Ага!» - «Нет, это я подумал: когда же война кончится?» - «Ой-ой!» -«Ага!» - «Нет, это у меня заноза в пятке… Ой-ой!… Нет, это мне стихи плохиевспомнились… Ой-ой!… Нет, это я Еврипида процитировал». - «Не разобраться мне, пустьуж бог Аид сам разбирается». И Дионис с рабом входят во дворец.Оказывается, на том свете тоже есть свои соревнования поэтов, и до сих пор лучшим слылЭсхил, а теперь у него эту славу оспаривает новоумерший Еврипид. Сейчас будет суд, а Дионисбудет судьей; сейчас будут поэзию «локтями мерить и гирями взвешивать». Правда, Эсхилнедоволен: «Моя поэзия не умерла со мной, а Еврипидова умерла и под рукой у него».
Но его унимают: начинается суд. Вокруг судящихся уже новый хор - квакающие лягушки осталисьдалеко в Ахероне. Новый хор - это души праведников: в эту пору греки считали, что те, ктоведет праведную жизнь и принял посвящение в таинства Деметры, Персефоны и Иакха, будутна том свете не бесчувственными, а блаженными. Иакх - это одно из имен самого Диониса,
поэтому такой хор здесь вполне уместен.Еврипид обвиняет Эсхила: «Пьесы у тебя скучные: герой стоит, а хор поет, герой скажетдва-три слова, тут пьесе и конец. Слова у тебя старинные, громоздкие, непонятные.
А у меня все ясно, все как в жизни, и люди, и мысли, и слова». Эсхил возражает:
«Поэт должен учить добру и правде. Гомер тем и славен, что показывает всем примерыдоблести, а какой пример могут подать твои развратные героини? Высоким мыслям подобаети высокий язык, а тонкие речи твоих героев могут научить граждан лишь не слушатьсяначальников».Эсхил читает свои стихи - Еврипид придирается к каждому слову: «Вот у тебя Орестнад могилою отца молит его „услышать, внять…“, а ведь „услышать“ и „внять“ - этоповторение!» («Чудак, - успокаивает его Дионис, - Орест ведь к мертвому обращается, а тут,
сколько ни повторяй, не докличешься!») Еврипид читает свои стихи - Эсхил придираетсяк каждой строчке: «Все драмы у тебя начинаются родословными: «Герой Пелоп, который был мнепрадедом…», «Геракл, который…», «Тот Кадм, который…», «Тот Зевс, который…». Дионисих разнимает: пусть говорят по одной строчке, а он, Дионис, с весами в руках будетсудить, в какой больше весу. Еврипид произносит стих неуклюжий и громоздкий: «О, если б бегладья остановила свой…»; Эсхил - плавный и благозвучный: «Речной поток, через луга лиющийся…»Дионис неожиданно кричит: «У Эсхила тяжелей!» - «Да почему?» - «Он своим потоком подмочилстихи, вот они и тянут больше».Наконец стихи отложены в сторону. Дионис спрашивает у поэтов их мнение о политическихделах в Афинах и опять разводит руками: «Один ответил мудро, а другой - мудрей». Кто жеиз двух лучше, кого вывести из преисподней? «Эсхила!» - объявляет Дионис. «А обещал меня!»- возмущается Еврипид. «Не я - язык мой обещал», - отвечает Дионис еврипидовским жестихом (из «Ипполита»). «Виноват и не стыдишься?» - «Там нет вины, где никто не видит»,
- отвечает Дионис другой цитатой. «Надо мною над мертвым смеешься?» - «Кто знает, жизньи смерть не одно ль и то же?» - отвечает Дионис третьей цитатой, и Еврипидсмолкает.Дионис с Эсхилом собираются в путь, а подземный бог их напутствует: «Такому-тополитику, и такому-то мироеду, и такому-то стихоплету скажи, что давноуж им пора ко мне…» Хор провожает Эсхила славословием и поэту и Афинам: чтобы импоскорей одержать победу и избавиться и от таких-то политиков,
и от таких-то мироедов, и от таких-то стихоплетов.
«Лягушки» — комедия Аристофана. Поставлена в 405 г. до н.э., принесла автору победу на комедийных состязаниях. Особый интерес ее определяется конкретно-литературной направленностью: в центр комедии помещено состязание (агон) двух великих трагиков — Эсхила и Еврипида, соревнующихся в подземном царстве перед лицом бога Диониса, решившего вернуть на землю лучшего из них.
Образ Еврипида нередко становился объектом осмеяния и в других пьесах Аристофана, например, в «Ахарнянах» (425 г. до н.э.) и «Женщинах на празднике Фесмофорий» (411 г. до н.э.), что дало исследователям повод говорить о неприятии консервативно настроенным Аристофаном драматургических и содержательных новаций Еврипида, проникнутого духом «новой образованности» — софистики. Действительно, в «Лягушках» Еврипид выставлен поэтом, снизившим высокий пафос Эсхиловой трагедии, сделавшим ее героев жалкими, выведшим на сцену женщин, одержимых низменной похотью и т.д. Все эти упреки Аристофан вкладывает в уста Эсхила, но следует заметить, что одновременно Еврипид предстает в комедии как гораздо лучший поэт, чей стиль и стихи намного изящнее тяжеловесного Эсхила. Более того, изначально Дионис отправляется в Аид, чтобы вызволить именно Еврипида, ибо после смерти того никто не может написать подобных искусных стихов. Еврипид неизмеримо выше формой своих произведений, но Эсхил величественнее содержанием: это противопоставление очевидно в замечательной сцене «взвешивания стихов», когда оба поэта кладут на чаши весов строки из своих трагедий (обычная для Аристофана материализация метафоры), и стихи Эсхила перевешивают именно благодаря «существенности» своего предмета, в то время как Еврипид произносит «легкие, оперенные» стихи.
На конечный выбор Диониса влияет заявленная им цель — «чтоб город был спасен»: для улучшения нравов нужен «моральный» поэт, и потому побеждает Эсхил. В этом контексте высмеивание Еврипида оказывается отнюдь не однозначным, ведь его собственно поэтическое первенство сомнению не подвергается (самого Аристофана его соперники дразнили «Евристофаном», намекая на его склонность к языку и стилю Еврипида). Примечательно, что окончательный приговор Еврипиду Дионис выносит словами самого трагика: на сетования Еврипида, что бог обещал вернуть на землю его, — Дионис отвечает цитатой из еврипидовского «Ипполита»: «Не я, язык поклялся» — которого сам он в начале комедии вспоминает как непревзойденный образец трагического стиха. Эта словесная игра вводит осмеяние Еврипида в более широкий контекст пародии на трагедию вообще, постоянно присутствующей в «Лягушках» Аристофана. Не случайно, что у большинства персонажей трагическая лексика контрастно соседствует с комедийной руганью и похабщиной; наконец, своего рода персонификацией этой пародии становится фигура Диониса, покровителя трагедии, в шутовском обличии нисходящего в подземное царство. Этот персонаж переводит пародию в область мифа как такового: на протяжении всего пути в Аид Дионис представляет собой не только сниженный вариант собственного образа, но и своеобразную комедийную изнанку мифа о Геракле. Недаром сам Дионис спрашивает у Геракла дорогу, путешествует в его «костюме» (в львиной шкуре и с палицей), который становится причиной многих неурядиц по дороге, когда Диониса принимают за Геракла и винят в поступках, совершенных героем во время «прежнего» путешествия. Комический эффект многократно усиливается постоянными переодеваниями Диониса и его слуги, с которым он меняется одеждой, причем всякий раз так, что слуга оказывается в итоге в выигрышном положении. Этот прием, с одной стороны, открывает череду комедийных qui pro quo последующей литературы, а с другой, вероятно, восходит к ритуальным корням комедии, представлявшей исходно некое «переворачивание мира» (слуга оказывается господином и наоборот). Снижение мифа видно и во многих дополнительных чертах «загробного» путешествия: так, путь Диониса лежит через болота, что в мифологической перспективе напоминает о связи мира мертвых с водой (прежде всего, стоячей) и тем самым о роли самого Диониса как бога мертвых (в Афинах стоял храм Диониса Болотного). Но в комедии «Лягушки» Аристофана стоячая вода — это именно болото, в котором квакают лягушки, и именно их хор дает заглавие комедии. Показательно, что в произведении у лягушек есть своего рода «парный» хор — мистов, посвященных в таинства культа мертвых, и это замечательное соотнесение как нельзя лучше отвечает общему пародийному стилю комедии. Он затрагивает, помимо мифа и трагедии, все высокие жанры. Так, сцена «взвешивания стихов» несомненно напоминает взвешивание Зевсом жребиев героев в «Илиаде», но если там речь идет о смерти, то здесь о комическом возрождении, если там тот, чей жребий перевесит, умрет, то в «Лягушках» «перевесивший» Эсхил вернется на землю.
Таким образом, «Лягушки» Аристофана представляют собой как достаточно развернутый вариант литературной рефлексии (в частности, отражающей реально существовавшую в V веке до н.э. полемику эстетического и этического подходов к литературе), так и замечательную пародию на всю совокупность высоких жанров и сюжетов, отражающую саму специфику становления и функционирования комедии внутри древнегреческой словесности.
Знаменитых сочинителей трагедий в Афинах было трое: старший — Эсхил, средний — Софокл и младший — Еврипид. Эсхил был могуч и величав, Софокл ясен и гармоничен, Еврипид напряжен и парадоксален. Один раз посмотрев, афинские зрители долго не могли забыть, как его Федра терзается страстью к пасынку, а его Медея с хором ратует за права женщин. Старики смотрели и ругались, а молодые восхищались.
Эсхил умер давно, еще в середине столетия, а Софокл и Еврипид скончались полвека спустя, в 406 г., почти одновременно. Сразу пошли споры между любителями: кто из троих был лучше? И в ответ на такие споры драматург Аристофан поставил об этом комедию «Лягушки».
«Лягушки» — это значит, что хор в комедии одет лягушками и песни свои начинает квакающими строчками: «Брекекекекс, коакс, коакс! / Брекекекекс, коакс, коакс! / Болотных вод дети мы, / Затянем гимн, дружный хор, / Протяжный стон, звонкую нашу песню!»
Но лягушки эти — не простые: они живут и квакают не где-нибудь, а в адской реке Ахероне, через которую старый косматый лодочник Харон перевозит покойников на тот свет. Почему в этой комедии понадобился тот свет, Ахерон и лягушки, на то есть свои причины.
Театр в Афинах был под покровительством Диониса, бога вина и земной растительности; изображался Дионис (по крайней мере, иногда) безбородым нежным юношей. Вот этот Дионис, забеспокоившись о судьбе своего театра, подумал: « Спущусь-ка я в загробное царство и выведу-ка обратно на свет Еврипида, чтобы не совсем опустела афинская сцена!» Но как попасть на тот свет? Дионис расспрашивает об этом Геракла — ведь Геракл, богатырь в львиной шкуре, спускался туда за страшным трехглавым адским псом Кербером. «Легче легкого, — говорит Геракл, — удавись, отравись или бросься со стены». — «Слишком душно, слишком невкусно, слишком круто; покажи лучше, как сам ты шел». — «Вот загробный лодочник Харон перевезет тебя через сцену, а там сам найдешь». Но Дионис не один, при нем раб с поклажей; нельзя ли переслать ее с попутчиком? Вот как раз идет похоронная процессия. «Эй, покойничек, захвати с собою наш тючок!» Покойничек с готовностью приподымается на носилках: «Две драхмы дашь?» — «Нипочем!» — «Эй, могильщики, несите меня дальше!» — «Ну скинь хоть полдрахмы!» Покойник негодует: «Чтоб мне вновь ожить!» Делать нечего, Дионис с Хароном гребут посуху через сцену, а раб с поклажей бежит вокруг. Дионис грести непривычен, кряхтит и ругается, а хор лягушек издевается над ним: «Брекекекекс, коакс, коакс!» Встречаются на другом конце сцены, обмениваются загробными впечатлениями: «А видел ты здешних грешников, и воров, и лжесвидетелей, и взяточников?» — «Конечно, видел, и сейчас вижу», — и актер показывает на ряды зрителей. Зрители хохочут.
Вот и дворец подземного царя Аида, у ворот сидит Эак. В мифах это величавый судья грехов человеческих, а здесь — крикливый раб-привратник. Дионис накидывает львиную шкуру, стучит. «Кто там?» — «Геракл опять пришел!» — «Ах, злодей, ах, негодяй, это ты у меня давеча увел Кербера, милую мою собачку! Постой же, вот я напущу на тебя всех адских чудищ!» Эак уходит, Дионис в ужасе; отдает рабу Гераклову шкуру, сам надевает его платье. Подходят вновь к воротам, а в них служанка подземной царицы: «Геракл, дорогой наш, хозяйка так уж о тебе помнит, такое уж тебе угощенье приготовила, иди к нам!» Раб радехонек, но Дионис его хватает за плащ, и они, переругиваясь, переодеваются опять. Возвращается Эак с адской стражей и совсем понять не может, кто тут хозяин, кто тут раб. Решают: он будет их стегать по очереди розгами, — кто первый закричит, тот, стало быть, не бог, а раб. Бьет. « Ой-ой!» — «Ага!» — «Нет, это я подумал: когда же война кончится?» &m-
dash; « Ой-ой!» — «Ага!» — «Нет, это у меня заноза в пятке… Ой-ой!… Нет, это мне стихи плохие вспомнились… Ой-ой!… Нет, это я Еврипида процитировал». — «Не разобраться мне, пусть уж бог Аид сам разбирается». И Дионис с рабом входят во дворец.
Оказывается, на том свете тоже есть свои соревнования поэтов, и до сих пор лучшим слыл Эсхил, а теперь у него эту славу оспаривает новоумерший Еврипид. Сейчас будет суд, а Дионис будет судьей; сейчас будут поэзию «локтями мерить и гирями взвешивать». Правда, Эсхил недоволен: «Моя поэзия не умерла со мной, а Еврипидова умерла и под рукой у него». Но его унимают: начинается суд. Вокруг судящихся уже новый хор — квакающие лягушки остались далеко в Ахероне. Новый хор — это души праведников: в эту пору греки считали, что те, кто ведет праведную жизнь и принял посвящение в таинства Деметры, Персефоны и Иакха, будут на том свете не бесчувственными, а блаженными. Иакх — это одно из имен самого Диониса, поэтому такой хор здесь вполне уместен.
Еврипид обвиняет Эсхила: «Пьесы у тебя скучные: герой стоит, а хор поет, герой скажет два-три слова, тут пьесе и конец. Слова у тебя старинные, громоздкие, непонятные. А у меня все ясно, все как в жизни, и люди, и мысли, и слова». Эсхил возражает: «Поэт должен учить добру и правде. Гомер тем и славен, что показывает всем примеры доблести, а какой пример могут подать твои развратные героини? Высоким мыслям подобает и высокий язык, а тонкие речи твоих героев могут научить граждан лишь не слушаться начальников».
Эсхил читает свои стихи — Еврипид придирается к каждому слову: «Вот у тебя Орест над могилою отца молит его „услышать, внять…“, а ведь „услышать“ и „внять“ — это повторение!» («Чудак, — успокаивает его Дионис, — Орест ведь к мертвому обращается, а тут, сколько ни повторяй, не докличешься!») Еврипид читает свои стихи — Эсхил придирается к каждой строчке: «Все драмы у тебя начинаются родословными: «Герой Пелоп, который был мне прадедом…», «Геракл, который…», «Тот Кадм, который…», «Тот Зевс, который…». Дионис их разнимает: пусть говорят по одной строчке, а он, Дионис, с весами в руках будет судить, в какой больше весу. Еврипид произносит стих неуклюжий и громоздкий: «О, если б бег ладья остановила свой…»; Эсхил — плавный и благозвучный: «Речной поток, через луга лиющийся…» Дионис неожиданно кричит: «У Эсхила тяжелей!» — «Да почему?» — «Он своим потоком подмочил стихи, вот они и тянут больше».
Наконец стихи отложены в сторону. Дионис спрашивает у поэтов их мнение о политических делах в Афинах и опять разводит руками: «Один ответил мудро, а другой — мудрей». Кто же из двух лучше, кого вывести из преисподней? «Эсхила!» — объявляет Дионис. «А обещал меня!» — возмущается Еврипид. «Не я — язык мой обещал», — отвечает Дионис еврипидовским же стихом (из «Ипполита»). «Виноват и не стыдишься?» — «Там нет вины, где никто не видит», — отвечает Дионис другой цитатой. «Надо мною над мертвым смеешься?» — «Кто знает, жизнь и смерть не одно ль и то же?» — отвечает Дионис третьей цитатой, и Еврипид смолкает.
Дионис с Эсхилом собираются в путь, а подземный бог их напутствует: « Такому-то политику, и такому-то мироеду, и такому-то стихоплету скажи, что давно уж им пора ко мне…» Хор провожает Эсхила славословием и поэту и Афинам: чтобы им поскорей одержать победу и избавиться и от таких-то политиков, и от таких-то мироедов, и от таких-то стихоплетов.
