Утопия томаса мора кратко. Аналитический обзор книги Томаса Мора - «Утопия

ТОМАС МОР: Утопия

Автор фантастического (иначе не назовешь) трактата, давшего название целому направлению социально-политической мысли, был не только выдающимся писателем-гуманистом и «безумцем-мечтателем», но, кроме того, еще и известным общественным деятелем своего времени. Лорд-канцлер при дворе Генриха VIII, он кончил жизнь на плахе за отказ признать короля главой англиканской церкви и несогласие с очередным браком монарха. Знаменитый роман писался, как принято выражаться, в свободное от основной работы время и сразу же принес ее автору всеевропейскую славу.

Утопия означает «место, которого нет», «несуществующее место» Вообще-то оно существует, но только в воображении автора и читателя. Задача Мора — обрисовать модель идеального государства, свободного от пороков и недостатков ранее известных социальных структур. Мысль не нова Мор отнюдь не пионер утопической мысли. До него и после него таких проектов было сколько угодно — и на Западе, и на Востоке. Но всем им присвоили искусственное название, изобретенное английским мыслителем-гуманистом. Уже одно это делает его имя бессмертным.

Рассказ путешественника, посетившего загадочный остров Утопия, начинается буднично, бесстрастно и с мельчайшими подробностями — как будто речь идет о доброй старой Англии. Многие комментаторы, которых особенно волновал вопрос о прототипе утопического государства, как раз и склонялись к такому решению. Впрочем, другие размещали его где угодно, в самых различных уголках земли.

Остров утопийцев в средней своей части, где он всего шире, простирается на двести миль, затем на значительном протяжении эта ширина немного уменьшается, а в направлении к концам остров с обеих сторон мало-помалу суживается.

Если бы эти концы можно было обвести циркулем, то получилась бы окружность в пятьсот миль. Они придают острову вид нарождающегося месяца. Рога его разделены заливом, имеющим протяжение приблизительно в одиннадцать миль. На всем этом огромном расстоянии вода, окруженная со всех сторон землей, защищена от ветров наподобие большого озера, скорее стоячего, чем бурного, а почти вся внутренняя часть этой страны служит гаванью, рассылающей, к большой выгоде людей, по всем направлениям корабли.

Но главное, конечно, в другом. Главное — это детализированное описание устройства государства утопийцев, основанного на принципах справедливости и равенства. Здесь нет бесчеловечного угнетения и потогонной системы труда, резкого разделения на богатых и бедных, а золото вообще употребляется для наказания за определенные проступки провинившиеся должны носить тяжелые золотые цепи. Культ утопийцев — гармонически развитая личность.

«…» Так как все они заняты полезным делом и для выполнения его им достаточно лишь небольшого количества труда, то в итоге у них получается изобилие во всем.

Между собою они живут дружно, так как ни один чиновник не проявляет надменности и не питает страха. Их называют отцами, и они ведут себя достойно. Должный почет им утопийцы оказывают добровольно, и его не приходится требовать насильно. «…»

Законов у них очень мало, да для народа с подобными учреждениями и достаточно весьма немногих. Они даже особенно не одобряют другие народы за то, что им представляются недостаточными бесчисленные томы законов и толкователей на них.

«…» По мнению утопийцев, нельзя никого считать врагом, если он не сделал нам никакой обиды; узы природы заменяют договор, и лучше и сильнее взаимно объединять людей расположением, а не договорными соглашениями, сердцем, а не словами. «…»

Утопийцы сильно гнушаются войною как деянием поистине зверским, хотя ни у одной породы зверей она не употребительна столь часто, как у человека, вопреки обычаю почти у всех народов, они ничего не считают в такой степени бесславным, как славу, добытую войной. «…»

Томас Мор воссоздал столь привлекательную модель общественного устройства, что, казалось, каждый, кто прочитает его книжку, должен незамедлительно взять на вооружение прогрессивные идеи и попытаться реализовать их на практике. Но этого не произошло ни в XVI веке, ни в любом последующем. Сказанное в равной степени относится и к бессчетной веренице социалистов-утопистов, которые жили и творили после автора самой «Утопии» Придуманный им несбыточный образ, однако, оказался столь притягательным, что порой стало казаться — любые надежды на радужные перспективы общественного развития и улучшение общественных отношений — сплошная утопия.

* * *
Вы читали краткий и понятный текст (конспект, доклад) о философе и его произведении: ТОМАС МОР: Утопия.
По поводу философского произведения изложена: краткая история его создания, максимально кратко - содержание и смысл, суть и современная трактовка произведения, приводится несколько отрывков - цитат.
Также в тексте рассказано о самом философе - авторе произведения, приводятся некоторые факты из жизни философа.
Мы хотели бы, чтобы этот конспект помог читателю в понимании философии и послужил для докладов, рефератов по философии, ответах на экзамене или зачёте, или постов для блогов и социальных сетей.
..................................................................................................

В начале моего анализа мне кажется целесообразным коротко охарактеризовать личность автора «Утопии» Томаса Мора и его жизнь, в общих чертах описать исторический период начала XVI века для лучшего понимания произведения.

Томас Мор родился в зажиточной городской семье в Лондоне в 1478 году и получил блестящее образование. Начальное образование он приобрел в коллегии Святого Антония. До поступления в Оксфордский университет Мор находился в доме епископа кентерберийского, кардинала Мортона, где служил пажом. Кардиналу очень нравился молодой человек, он впервые предрек Томасу блестящее будущее. В Мор учился у выдающихся юристов - Вильяма Гроцина и Томаса Линакра. Именно в эти годы Мор входит в кружок гуманистов, выступающих против средневекового схоластического богословия и стремящихся на первое место поставить изучение самого человека. Однако отец Томаса не разделял его интересов и заставил полностью сконцентрироваться на изучении права. Благодаря этому, закончив обучение, Мор быстро приобрел славу отличного и порядочного адвоката, защитника обиженных и угнетенных.

В 26 лет он в первый раз был избран в парламент. Но он не поладил с королем Генрихом VII и отошел от активной политической деятельности вплоть до смерти короля в 1509 году. В этот период Мор несколько раз назначается королем по протекции английских купцов для переговоров с купцами с континента во Фландрию и Кале. Как раз во время одной такой поездки в 1516 году он и начал писать «Утопию». После удачного завершения его миссий Мор привлекает внимание короля. Генрих VIII приближает к себе Мора, высокие назначения следуют одно за другим. В 1521 году - докладчик прошений, поступавших на имя короля, в 1523 году - председатель палаты общин, в 1529 году - лорд-канцлер. Это было неслыханное по тем временам явление, так как впервые вторым лицом в государстве после короля стал человек из буржуазной, а не аристократической среды. Тем не менее слава не вскружила ему голову, и он в течение всей своей государственной деятельности следовал своим принципам, не занимался «соглашательством», был практически независим от короля, что приводило к частым конфликтам.

Роковым для Мора стало столкновение с королем на почве религиозной политики, хотя и раньше они сталкивались по вопросам бюджетной политики. Как известно, Мор был противником реформации, начавшейся в 1517 году в , и осуждал Мартина Лютера. Также был ее противником и Генрих VIII, но через несколько лет поссорился с папой Римским и решился на уничтожение власти Рима в Англии, так как видел в этом и политические, и финансовые преимущества (свобода от власти папы, богатые земельные владения). Но Мор не поддержал его в этом и жестоко за это поплатился.

В 1533 году король был провозглашен главой английской церкви и все подданные должны были принести ему присягу в этом. Мор отказался это сделать и попал в Тауэр. На следствии он смело отстаивал свою позицию и вел себя с достоинством, присущим его благородному характеру. Он был признан виновным и 7 июля 1535 года казнен в Лондоне. Так закончил свою жизнь этот великий человек, основоположник философии социализма.

Теперь стоит взглянуть и на политическую карту Европы того периода. Конец XV века-начало XVI века - это период постоянных войн и сменяющихся коалиций. На континенте господствуют Габсбурги во главе с императором Карлом V, с ним борется Франция, германские княжества, войны пылают по всей Западной Европе. Английский король, исходя из политической конъюнктуры, присоединяется то к одним, то к другим, тратит казну на все дорожающий походы в континентальную Европу. Борьба идет за каждый клочок земли, замок, городок. При такой обстановке очень важны дипломатические представители, ловко умеющие заключать и союзы, и перемирия. Томас Мор - один из таких достойных мужей. При этом любой из правителей отстаивает исключительно свои личные интересы, выгоды, а вовсе не народные или государственные. Это очень тонко чувствует и Томас Мор, что побуждает его написать «Утопию».

«Утопия» - книга, иллюстрирующая идеальную модель государства и устройства общества, к которой должны стремиться все люди и государства. Несомненно, что в своей книге он опирается на произведение Платона «Государство», которым всегда очень увлекался еще со студенческой поры. Но произведение античного мыслителя Мор использует лишь в качестве фундамента своей книги, добавляя в нее все современные ему реалии, в особенности, касающиеся зарождавшегося промышленного капитализма и его последствий.

Произведение написано в форме рассказа о путешествии в неведомую страну. Это было вызвано начавшейся эпохой Великих географических открытий, неслучайно описание ведется от лица одного из спутников Америго Веспуччи. Европейцы впервые знакомились с нравом, традициями и жизнью новых, ранее незнакомых народов, что подталкивало людей к осмыслению собственной жизни в рамках современного им общества. И Мор смело высказывает эти мысли, критикуя многие пороки и язвы того времени. Именно поэтому он делит свое произведение на две части, в первой он описывает современную ему социально-политическую и экономическую ситуацию в Европе, обнажает все проблемы и противоречия внутри и между народами, а во второй части он рисует идеалистическую картину жизни вымышленного народа Нового Света.

Этот яркий контраст необходим для того, чтобы привлечь внимание людей к современным язвам общества, заставить их осознать это и начать что-то менять, чтобы хоть что-то исправить, улучшить или искоренить. Ведь людям всегда нужен ориентир, к которому они будут стремиться. Такая структура философского произведения впервые была применена именно Мором. Он блестяще справился с поставленной перед собой задачей, так как его книга произвела громадный эффект в европейском мышлении, восприятии действительности. Теперь стоит перейти непосредственно к анализу самого произведения.

Первая книга

Первая книга начинается с описания исторической панорамы начала XVI века. Томас Мор прибыл в качестве посла во Фландрию для урегулирования спорных моментов между своим королем Генрихом VIII и его противником императором Карлом V. В Антверпене в промежутке между переговорами Мор через своего друга Петра Эгидия знакомится с очень интересным человеком, Рафаилом Гитлодеем, португальским путешественником.

Выясняется, что Рафаил участвовал в трех путешествиях Америго Веспуччи, во время которых многое повидал и изучил в касательно быта и государственного устройства местных жителей. Он кратко описывает, что ему удалось увидеть. Беседуя с ним, Мор и его друг удивляются, что при таких знаниях португалец до сих пор не стал советником какого-нибудь монарха для улучшения земель последнего. Для португальца полная невозможность этого очевидна. Рафаил вступает в спор со своими оппонентами с целью доказать им свою бесполезность для помыслов любого государя в области внешней и внутренней политики. Мор утверждает, что государь - благодетель народа, от которого должны исходить все полезные мероприятия для поданных. Но государей, по словам Гитлодея, больше волнуют войны, захваты новых земель и богатств, нежели благосостояние собственного народа. Это вполне объективное утверждение, в силу того, что в тот период начинается формирование абсолютизма, достигнувшего пика в последующие века.

Интерес государя был превыше всего, господствовало мнение, что монарху виднее, что полезнее народу и стране. К тому же при любом дворе господствуют фаворитизм, лесть, доносительство. Умному человеку с собственным мнением и определенными принципами так долго не продержаться, да и государь не потерпит, чтобы с ним часто не соглашались. Чтобы рассуждения были ближе к реальности, собеседники непосредственно обращаются к Англии и ее внутреннему устройству. Гитлодей приводит в пример беседу с кардиналом кентерберийским Мортоном. И вот к каким выводам пришел наш путешественник.

Вопрос коснулся бедняков, нищих и воров, причины их массового распространения в Англии. Как же к этому относится Рафаил? Такие явления обуславливаются несправедливым распределением обязанностей и доходов в государстве, неправильным расставлением приоритетов государственной политики. Существует огромный класс знати, живущей чужим трудом, при которой полно праздной челяди, не способной к полезной деятельности и привыкшей к легкой жизни. Также слишком много средств тратиться на искусственно обусловленные войны, следствием которых также являются разорение и огромное количество калек и инвалидов. Государство заботиться о крупных собственниках, которые в личных интересах обезземеливают крестьян с целью разведения овец (частный случай, характерный для английского сельского хозяйства), а государство этому не препятствует. Все эти обстоятельства и толкают людей на преступления, ведь им больше нечего предпринять для своего выживания, прокормления семьи. Несправедлива и система правосудия, основанная на применении схожего наказания при совершении кражи и убийства. Это гибельно для государства, так как побуждает людей совершать больше преступлений, имея при этом одинаковые риски. Во всех этих утверждениях кардинал находит зерно истины, хвалит португальца за его проницательность, ему нравятся аргументы Гитлодея; с этим мгновенно соглашается все окружение кардинала, которое в начале беседы было скептически настроено по отношению к путешественнику. Это снова доказывает, что угодничество существует даже и в среде священнослужителей, иерархов церкви. Такие интересные и нестандартные суждения заставляют Мора вновь удивиться, почему Рафаил не идет в советники к королю. Необходимо вновь обосновать бесполезность знаний Рафаила для королевских дворов, зайти с другой стороны в этом вопросе.

В этот раз португалец обращается в своем примере к французскому двору. Все королевские помощники заняты тем, что обдумывают различные внешнеполитические акции с целью захвата новых земель, новых войн, формирования выгодных кратковременных союзов. При этом неустроенным остается даже само французское королевство, не говоря уже о вновь приобретенных владениях. Следствием подобной политики служит ослабление государства, так как разоряются и истощаются и непокорные новые территории, и само государство в этой борьбе. Соответственно усидеть больше чем на одном стуле невозможно, и нужно заботиться исключительно о своем королевстве, не покушаясь на чужие территории.

Следующий вопрос - королевская казна и благосостояние народа. Практически любой государь стремится наполнить свою казну тем или иным способом, тут и пригождаются советники, способные извлечь налоги из чего угодно, да так, чтобы не вызывать слишком большого недовольства среди населения. Тем более эти царедворцы считают, что главный оплот власти заключается в том, чтобы не дать народу избаловать себя богатством и свободой. Нищета и недостаток якобы способны приучить к покорности и послушанию. Но король выбран подданными для соблюдения благополучия людей, он должен в первую очередь заботиться о народном благосостоянии. Ведь основные смуты всегда происходят из-за недовольства строем неимущих классов, стремящихся поживиться чем-нибудь. Вместо того, чтобы накапливать огромные богатства в казне, лучше пускать эти деньги на хорошие и полезные дела для государства, развитие системы социального обеспечения населения.

В ответ на все подобные примеры, Томас Мор возражает, говоря, что нужно стремиться «окольной дорогой» к благим целям без стремления сразу радикально все изменить, без максимализма. На это Гитлодей замечает, что он хочет говорить только правду, без этого от него не будет никакой пользы, льстецов много и без него. «Окольный путь» не приведет ни к чему хорошему, а только дополнительно навредит, испортив даже самого правильного человека с самыми благими намерениями при его соглашательской политике. Нет такого понятия как наименьшее зло, либо ты говоришь, то что думаешь, либо сам под воздействием испорченных людей меняешься в худшую сторону. Таков удел и истинного философа, поэтому ему нет места в государственном управлении, по мнению Рафаила, в современных реалиях жизни. Затем Рафаил подходит к главному своему выводу, основе современного ему общества, которая и губит людей. Это не что иное, как явление частной собственности.

Где есть частная собственность, там нет равенства и благополучия из-за постоянной вражды, стремления захватить как можно больше собственности, в том числе и за счет других людей. Все это ведет к поляризации общества на немногих имущих и многих бедных. Мор возражает португальцу, утверждая, что без частной собственности невозможно никакое развитии. В этом он прав, если учитывать, что без стимулов к труду у человека пропадает желание много и плодотворно работать, возникает лень, стремление переложить часть обязанностей на других. Трудно выработать принципы, стимулирующие человека без личного интереса. Гитлодей соглашается, что в процветающее общество без частной собственности трудно поверить; для этого нужно подробнее узнать об Утопии и ее порядках. Возникает резонный вопрос об уровне цивилизации утопийцев в сравнении с европейцами. Португалец сообщает нам, что европейцы талантливее, но утопийцы усерднее и трудолюбивее. Они быстро заимствуют полезные новшества других народов, при этом не портя своих образцовых порядков. А все дело в более разумной форме государственного управления, способствующей процветанию и развитию. После столь серьезных заявлений Мор просит Рафаила подробнее описать утопийские земли, не упустив ни одной важной детали. И мы, соответственно, теперь переходим непосредственно к анализу состояния утопийского государства, его законов, обычаев и традиций.

Вторая книга

Утопийское государство располагается на острове, защищенном с помощью природных преград, таких как мели, рифы, берега также надежно укреплены, так что остров представляет собой мощный оборонительный узел. В давние времена это был полуостров, но после победоносной войны правитель Утоп приказал укрепить его, прорыть канал между ним и сушей. Именно он довел дикий народ до высокой степени культуры и образованности. Такова краткая история этого государства. Далее Рафаил описывает административную структуру страны, основанную на равенстве городов, при главенстве одного, Амаурота, в центре государства. Кроме городов есть и деревни, в которых жители работают по очереди в течение двух лет. Никто не может избежать этой обязанности.

Сельское хозяйство острова очень производительно из-за того, что люди объединены в семьи по 40 человек, представляющие собой форму организации общества в виде небольших коллективов, ответственных за определенную часть работ. Далее португалец описывает город Амаурот с точки зрения его расположения на местности, внутреннего построения. Город очень сильно укреплен, красив, все здания типовые и не выделяются на общем фоне, жители даже каждые 10 лет меняю по жребию свои дома, так как нет такого понятия, как частная собственность. Это способствует равенству в обществе, отсутствию жадности и зависти. Все строения очень аккуратные, в них использованы последние достижения народа Утопии, не уступают аналогичным европейским.

Интересен и порядок определения должностных лиц в городе, которые отвечают в том числе и за поддержание этого образцового порядка. Ежегодно каждые 30 семейств выбирают должностное лицо, филарха. Возглавляет каждых десятерых таких филархов человек, именуемый протофилархом. Все эти чиновники выбирают князя, одного из 4 кандидатов, предложенных народом. Должность князя пожизненна, при условии отсутствия у него стремления к тирании и узурпации власти, что вполне разумно. Протофилархи избираются каждый год, что обеспечивает отсутствие всяких несправедливостей в управлении. Они всегда совещаются с князем для принятия наиболее эффективного решения. Любое решение по общественным делам может приниматься только при посредстве сената или народного собрания, что способствует пресечению любых попыток узурпации власти. Для того чтобы избежать поспешных выводов и решений со стороны сената, ни одно из предложений не рассматривается в день своего внесения.

Теперь подробнее поговорим о занятиях населения на острове. Общим для всех жителей является земледелие, никто от него не избавлен. Вдобавок к этому каждый обучается какому-то ремеслу, как правило, ремеслу своего отца. Если же он хочет изучать другое ремесло, то просто переводится в другую семью, в которой занимаются данной деятельностью. Подобная практика очень интересна, обеспечивает всеобщую занятость, заинтересованность в своем труде; филархи как раз и должны следить за тем, чтобы не было праздности. Но при этом нет никакого непосильного труда, так как у утопийцев довольно свободный день, с учетом 6 рабочих часов и 8 часов на сон.

Остальное время они обычно тратят на занятия науками, саморазвитие. При этом в свободное время они никогда не играют в азартные игры, предпочитая более интеллектуальные и полезные занятия, такие как музыка и танцы, общественные лекции. Благодаря этому нравственное здоровье населения не подтачивается пагубными и порочными развлечениями. Такое удобное распределение времени было бы невозможно без вовлечения в процессы труда и производства практически всех категорий населения с учетом возможностей последних. Также важно указать и на причины освобождения от труда. Таким правом пользовались либо филархи, либо личности, освобожденные от труда по совету народа и духовенства для основательного прохождения наук. Учитываются способности и стремления людей к овладению знаниями. Из этой категории населения выбираются персоны для всех административных должностей в государстве (послы, правители, духовенство и т.д.). Благодаря бережному отношению людей к своим обязанностям, ничего не приходит в упадок, не запускается, а динамично развивается. Соответственно, все постройки и комплексы (здания, производственные площадки) не нуждаются в дорогостоящем ремонте.

Важен и тот факт, что в государстве утопийцев все находится в изобилии. Это способствует счастливой жизни в государстве, ведь у них считается, что обременительный труд вреден, необходимо работать столько, сколько достаточно для поддержания общественных нужд на приемлемом уровне. Это вполне здоровая и крепкая основа государства, зиждущаяся на благополучии всех граждан, а не отдельных личностей. Затем стоит сказать и о том, что утопийцы следуют принципу поддержания определенного количества жителей на уровне семьи, города, острова. Излишних людей они переселяют в колонии за пределами своего государства, а при необходимости возвращают оттуда. Вполне разумный принцип, поддерживающий стабильность в государстве, популяцию на определенном уровне, вполне себя действенный в случае нехватки продовольствия на острове, эпидемий и других неприятных событий.

Не менее необычен и процесс получения материальных благ жителями острова. Произведенные товары оседают на специальных складах, с которых каждый отец семейства может взять столько благ, сколько ему необходимо. Такой принцип кажется невозможным, ибо жадность и стремление к приобретательству укоренились в сознании европейского человека. Но ведь у утопийцев все в изобилии, нет смысла стремиться к накоплению в данном случае. Разительно отличаются от европейской реальности времен Мора и социальные услуги, проявляющееся в отличном медицинском обеспечении и продовольственном распределении в независимости от статуса человека.

В семьях царит гармония, младшие уважают старших, но при этом совместная жизнь разных поколений не заключается лишь в одних нравоучительных беседах, но и наполнена разными удовольствиями, только бы из них не происходило ничего неприятного. Ведь человеческая душа рождена для счастья, а не для суровой и аскетичной благодетели. При этом срабатывает и другой принцип, основанный на уважении и признании интересов других членов социума.

Противоестественных человеческой природе явлений, таких как пивная, публичный дом, винная лавка, не существует в утопийском государстве. Все это способствует здоровому духу жителей, отвращает их от лености и безделья, порочного поведения. Неизбежно из всех предыдущих фактов вытекает вывод о полной самообеспеченности острова утопийцев, что позволяет делать стратегические запасы на случай всяких непредвиденных ситуаций. И при этом остается еще много свободных товаров, которые посредством государства и под его контролем вывозятся в другие государства за умеренную цену.

Вывозя самые разные товары от сельхозпродукции до пурпура, они получают взамен необходимые им железо и благородные металлы, золото и серебро. Эти металлы находятся в изобилии в стране и потому практически не представляют ценности для утопийцев в отличии от европейцев, на все готовых ради таких сокровищ. Эти ценности необходимы для вербовки солдат в других странах, выставляемых вместо своих жителей, так как жизнь человека - самое дорогое для утопийцев. Либо золото используют для подкупа врагов и внесения раздора в их стан. Для того, чтобы жажда наживы не подтачивала общество, власти Утопии изобрели весьма деятельный способ его использования. Драгоценный металлы и камни идут на изготовление цепей для рабов, детских игрушек и посуды для самых грязных надобностей. Все это способствует тому, что отвращает жителей от желания обладать данными металлами.

Возносить человека по его богатству, а не уму или заслугам - сущая глупость. А вот пытливый ум, присущий утопийцам, в почете в государстве. Прилежание жителей проявляется в том, что они очень быстро усваивают информацию, что проявляется в быстром усвоении ими греческого языка и постижении сложных произведений древнегреческих классиков. Такую возможность граждане Утопии получили благодаря Рафаилу и его кипучей деятельности. Теперь стоит рассмотреть вопрос рабства в утопийском обществе. В рабов обращают либо своих граждан за совершение позорных деяний или представителей чужих народов, осужденных на смертную казнь и выкупленных утопийцами. Иногда трудолюбивые и бедные представители других народов добровольно идут в , к ним применяют мягкое обхождение, а вот с самими утопийцами, попавшими за плохие дела в рабство, обходятся вдвойне суровее. Ведь как можно при такой идеальной и благополучной жизни пойти на преступление? Этому нет никакого оправдания.

Не менее важно, на мой взгляд, рассмотреть такой гражданский институт общества, как брак и брачные отношения. Государство стремится отвратить людей от беспорядочного сожительства, жестоко карая за прелюбодеяние. Такое поведения расшатывает семью, ячейку общества, сеет разлад. При выборе себе пары утопийцы обращают внимание не только на духовные качества, но и на внешность, порой осматривая друг друга, словно покупщики лошадей. Чем же продиктовано такое поведение? Это вызвано тем, что у утопийцев возможно иметь только одну жену, соответственно, нужно взвесить все за и против прежде чем сделать выбор, ведь потом этот жребий нести всю жизнь. Развод возможен либо в случае прелюбодеяния, либо при нестерпимом характере, а также при обоюдном желании при согласии сената. Но такие случаи редки среди утопийцев, обладающих такими качествами, как долг, благородство, уважение и т.д.

Вообще утопийцы всячески культивируют благородные поступки, воздвигая в публичных местах памятники и статуи выдающимся государственным деятелям. Тем самым народ побуждается к созидательной и честной работе на благо всего общества. Хорошая мысль, действенная еще и благодаря суровым карам против тех чиновников, которые не отличались кристальной честностью. Также для поддержания основ государства существует небольшое количество законов, понятных каждому жителю острова. Существует и такой институт, как самостоятельная защита в суде, способствующая объективности расследования и принятию решений. Тем самым простодушные люди защищены от происков хитрецов и интриганов.

Слава о справедливости утопийских чиновников быстро разошлась по окрестным странам, особенно по тем, которые утопийцы силой освободили от тирании. Такие государства просят жителей свободного острова для себя в качестве должностных лиц. Такие народы являются союзниками Утопии. При этом в сознании утопийцев в вопросах друзей и союзников есть ключевое различие с европейской реальностью. В отличие от европейских монархов утопийцы не заключают никаких договоров, так как не доверяют этой форме соглашений. В Европе же величие такой вещи, как договор, нерушимо. И при этом они много раз нарушаются, так как какой-нибудь чиновник или государственный советник периодически находит лазейку в сложных и путанных формулировках соглашений. Утопийцы считают, что договоры приобретают в сознаниях народов слишком большое влияние после их заключения, что способствует разъединению и ожесточению людей, несмотря на их историческую и природною братскую общность. Тесно взаимодействуя с соседними странами и народами, утопийцы не могут избежать периодических боевых действий разной формы ожесточенности. Давайте подробнее остановимся на этом вопросе.

В целом они не переносят войны как явления и начинают ее только в нескольких исключительных случаях: нападение на их пределы, нападение на владения их друзей, попрание торговых и других интересов их друзей, спасение какого-то народа от тирании. Победы, достигнутые ценой больших кровопролитий, не вызывают у них радости, ведь нет ничего дороже человеческой жизни в сознании утопийцев. В то же самое время победы достигнутые любым другим путем, хитростью или обманом, у них почитаются как весьма героические и достойные деяния. В такой ситуации применяется интеллект, особенность человека, не присущая любому другому живому существу. К подобным методам относится и внесение раздора в стан врагов, как например, предложение взяток, вознаграждений за предательство, выдачу руководителей государства и самых важных чиновников, живыми или мертвыми. Тем самым, алчность народов позволяет утопийцам без труда и особых усилий дезорганизовывать сопротивление прочих народов путем внесения раскола тем или иным способом. Смерть небольшой части представителей верхов таких государств позволяет сохранить жизни многих простых людей, участвующих в войне не по своей воле. Благодаря обилию драгоценностей утопийцы имеют возможность вести подкупы на самом верху властной лестницы, сталкивая вельмож в борьбе за вожделенную для них власть, тем самым боевой потенциал противника сводится к минимуму. Но для ведения боевых действий все равно необходимы воинские контингенты, хоть и ограниченные. Для этих целей есть несколько источников: это либо солдаты стран-союзниц, либо солдаты, навербованные в других государствах за деньги, наемники. Сами же утопийцы выступают в качестве стратегов, управленцев в войсках. Но иногда приходится сражаться и рядовым гражданам Утопии в качестве солдат. Благоразумно они избегают ненужных и второстепенных сражений, но при необходимости и неизбежности битвы упорно сражаются до последней возможности.

Утопийцы соблюдают все моральные правила при ведении боя, зря не калечат и не убивают людей, охотно берут пленных. Какой контраст с любым европейским театром военных действий, где никто не щадит человеческую жизнь, и кровь всегда льется рекой. Вдобавок к этом они свято чтут перемирия, заключенные с врагами, не уничтожают инфраструктуру, сельхозугодия в стране противника. Захваченные села и города не подвергаются разграблению, мирные жители не терпят никаких обид и притеснений. Ничего подобного нельзя представить, например, в во время боевых действий между французами и испанцами, где больше всего страдало ни в чем не повинное местное население. Военная добыча, взятая у руководства государства, передается утопийским союзникам, сами же жители острова не берут себе ничего, так как обеспечены всем в изобилии. Единственной формой приращения капиталов Утопии при войнах - приобретение части имений оппозиционных им местных вельмож в собственность утопийским государством. Такие доходы позволяют держать под контролем данные территории, поддерживать там мир и стабильность.

Теперь стоит обратить внимание на последний аспект, характеризующий Утопию. Это религия и ее особенности. Первая важная особенность - это разнообразии в пантеоне богов, практически в каждом городе своя религия, а государство не навязывает какой-то одной для всех жителей. Но все эти представления о боге сходятся в том, что их природа едина, проста проявляется в разных сущностях. Можно исповедовать свою религию без всяких опасений, но при этом нельзя массово агитировать за нее, поносить прочие верования, тем самым сея смуту среди народных масс. Обращать в свою религию можно, но только исключительно мирным путем, благодаря убеждению и доказательствам. Человек неверующий у утопийцев не мыслится человеком в принципе, так как отсутствие веры трактуется, как отвержение высшей природы человеческой души. Ведь такой человек не боится ничего, кроме законодательства, которое он при желании сможет обойти. А это значит, что он крайне ненадежен, важных дел ему не доверишь. Очень интересно и отношения граждан к смерти. Смерть у них считается переходом души в высшее блаженство. Те, кто расстаются с этим миром со страхом, боятся конца из-за того, что их душа обременена какими-то нехорошими делами. Остальные же люди умирают бодрыми, так как уверены, что идут по зову бога и ничего плохо в том мире им не грозит. Не свойственны им и различные суеверия. Немногочисленные священники отличаются всеобщим уважением, так как выбираются народом на основе голосования. Священники занимаются тем, что следят за людскими нравами, занимаются воспитанием мальчиков и юношей. При этом есть совершенно немыслимое для явление: священниками могут быть и женщины. Уважение к ним питают и другие народы, благодаря их заступничеству и миротворчеству во время боевых действий, способствованию мирным соглашениям. Вообще религия утопийцев максимально рационализирована и гуманизирована, избавлена от различных суеверий и пережитков прошлого.

Заключение

Произведение Томаса Мора «Утопия» - одно из величайших философских произведений в истории человечества. Оно сформулировало самые передовые идеи того времени, раскрыло главные противоречия периода зарождения капитализма в Европе, несоответствие интересов элит и обычных граждан, указало на самые насущные проблемы простых людей, такие как бедность, голод и т.д., призывало общество того периода стать более справедливым и здоровым. Мор стремился установить четкие границы и соотношения между религией и разумом, сделать общество более гуманистическим и открытым в своей модели, избегая и полного отрицания религии, и разнообразных суеверий. И хотя это лишь идеальная модель, но она отражает идеи и положения, к которым должно стремится каждое государство в своем развитии, основанное на большей социальной справедливости и всеобщем благополучии. Он стремился выделить внутреннюю политику как более приоритетную над внешней, нужно в первую очередь беспокоится о жизни собственных граждан, их благополучии.

Толчком к написанию данной книги послужили несомненно и впечатления Мора и от деревенской жизни населения Англии, трудной и незавидной, и от нравственного состояния современного ему городского и высшего общества, пропитанного неправильной и косной моралью, искаженного чрезмерным вмешательством схоластической философии в сознание людей. Также на его взгляд основная проблема разделения и отчужденности людей заключается в наличии частной собственности, разжигающей жажду наживы и приобретательства. Схема Мора указывает нам не готовый рецепт того, как стоит перестроить общество, а примерно намечает путь, способный вывести людей к счастью и благоденствию. Не случайно Мор написал свое произведение в дискуссионном виде. «Утопия» стала предтечей социализма, в последствии получившего не только теоретическое обоснование, данное Мором, но и практические пути и принципы реализации, действительно осуществимые в рамках социума. Именно поэтому роль данной книги трудно переоценить.

Томас Мор поистине стал родоначальником такого течения в философии, как утопический социализм, которое до него трудно было себе представить. Тем самым он навсегда вписал свое имя в историю человечества, одним из первых рассмотрев столь подробно и детально вопросы социального неравенства и несправедливости в обществе.

Очень кратко Идеальное устройство острова Утопия, где упразднены деньги и частная собственность, а правителей выбирают граждане, противо­по­ставляется европейским державам XVI века, где ведутся войны за чужие земли.

Книга начинается своеобразным вступлением - письмом Томаса Мора к другу Петру Эгидию с просьбой прочесть «Утопию» и написать, не ускользнули ли от Мора какие-то важные детали.

Первая книга

Повествование ведётся от лица Томаса Мора. Он прибывает во Фландрию в качестве посла и встречает там Петра. Тот знакомит друга с опытным морепла­вателем Рафаилом, который много путешествовал. Рафаил, узнав множество обычаев и законов других стран, выделяет такие, которые можно использовать во благо в европейских государствах. Пётр советует мореплавателю употребить свои знания, устроившись на службу к государю советником, но тот не желает заниматься этим - цари много внимания уделяют военному делу и стремятся приобрести всё новые земли вместо того, чтобы заботится о своих собственных. Все советники, как правило, поддерживают в этом владыку, дабы не испортить свою репутацию и не впасть в немилость. Рафаил же осуждает войну и считает её бессмысленной. Мелкое воровство и убийство караются одинаково: смертной казнью. Богачи купаются в роскоши, проводя своё время в праздности, а простой люд тяжко работает, нищенствуя, что и способствует преступности.

Каждая держава считает нужным иметь армию и неограниченное количество золота для содержания войска, война же необходима хотя бы для того, чтобы дать опыт солдатам в резне.

Как истинный философ, Рафаил хочет говорить правду, поэтому стоит воздержаться от занятий государ­ственными делами. Мореплаватель рассказывает о государстве, чьи обычаи и законы пришлись ему по душе.

Вторая книга

Остров Утопия назван в честь основателя этого государства, Утопа. На острове пятьдесят четыре города. Нравы, учреждения и законы везде одинаковы. Центром является город Амаурот. Поля равномерно распределены межу всеми областями. Городские и сельские жители каждые два года меняются местами: в деревни прибывают те семьи, которые ещё здесь не работали.

Амаурот окружён глубоким рвом, бойницами и башнями. Это чистый и красивый город. Возле каждого дома есть прекрасный сад. Частная собственность настолько упразднена, что каждые десять лет утопийцы по жребию меняют свои дома.

Каждые тридцать семейств выбирают себе филарха (или сифогранта), над десятью филархами и их семействами стоит протофиларх (или транибор). Все двести протофилархов выбирают князя, который руководит страной. Его избирают на всю жизнь. На других должностях лица меняются ежегодно.

Все мужчины и женщины в стране занимаются земледелием. Помимо этого каждый изучает какое-то ремесло, которое передаётся по наследству. Если кто-то тяготеет не к семейному делу, его переводят в семейство, которое занимается нужным ремеслом. Рабочий день длится шесть часов. Свободное время, как правило, посвящают наукам или своему делу. Наиболее усердные в науках продвигаются в разряд учёных. Из них выбирают духовенство, послов, траниборов и главу государства - адема.

Во время работы утопийцы одеты в шкуры, по улицам они ходят в плащах (крой и цвет одинаков на всём острове). У каждого одно платье на два года.

В семьях повинуются старейшему. Если города перенаселены, то граждан Утопии переселяют в колонии, и наоборот. В центре каждого города есть рынок, куда свозят товары и продовольствие. Там каждый может взять себе сколько нужно: всё имеется в достаточном изобилии. Во дворцах собирается вся сифогрантия для общественных обедов и ужинов.

Утопийцы могут перемещаться между городами с позволения траниборов и сифогрантов. За произвольное передвижение утопийца ждёт наказание, при повторном нарушении - рабство.

Всё необходимое в Утопии есть в таком количестве, что часть отдают малоимущим других стран, остальное продают. Деньги утопийцы используют только во внешней торговле и хранят на случай войны. Золото и серебро они презирают: в кандалы из этих металлов заковывают рабов, утопийцы им вообще не пользуются. Драгоценные камни служат детям игрушками. Взрослея, они оставляют их.

В науках и искусстве утопийцы достигли больших высот. Если у них гостят иностранцы, граждане Утопии детально знакомятся с их культурой и науками, быстро их постигают и развивают у себя.

Жизнь утопийцев состоит из добродетели и удовольствий тела и духа. Отношения строятся на честности и справед­ливости, граждане помогают слабым и заботятся о больных. Здоровье - одно из главных удовольствий, также ценится красота, сила и проворство.

В рабство обращают за позорное деяние утопийцев или приговорённых к казни предста­вителей других народов. Труд рабов приносит больше пользы, чем казнь.

Тяжело больным даётся право прервать свои мучения: ведь жизнь - это удовольствие, такой поступок не считается грехом. Прелюбодеяние тяжко карается.

Утопийцы считают войну зверством, поэтому для победы, прежде всего, используют хитрость, подкуп приближённых государя-врага и так далее. Если этот метод не помогает, они делают ставку на военные сражения. Утопийцы нанимают иноземных солдат и щедро им платят. Своих граждан ставят лишь на руководящие должности. Они могут вступить в войну для защиты угнетённых народов, но никогда не допускают сражений на своих землях.

В Утопии граждане свободно выбирают любую религию. Никто не имеет права пытаться насильственно обращать другого в свою веру или унижать иноверца. Большинство верит в единого бога, называют его Митрою. Никто не боится смерти: новая, ещё более счастливая жизнь сулит встречу с богом.

Священники в большом почёте не только у утопийцев, но и других народов. Их так же избирают граждане Утопии, могут избираться и женщины. Священники не подлежат суду. Они даже могут остановить битву и спасти проигрывающих, в том числе и противников утопийцев.

Рафаил заканчивает рассказ, и Мор, отмечая его утомлённость, не решается высказаться о нелепости некоторых законов утопийцев.

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Томас Мор

Золотая Книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и новом острове «Утопия»

Томас Мор шлет привет Петру Эгидию .

Дорогой Петр Эгидий, мне, пожалуй, и стыдно посылать тебе чуть не спустя год эту книжку о государстве утопийцев, так как ты, без сомнения, ожидал ее через полтора месяца, зная, что я избавлен в этой работе от труда придумывания; с другой стороны, мне нисколько не надо было размышлять над планом, а надлежало только передать тот рассказ Рафаила, который я слышал вместе с тобою. У меня не было причин и трудиться над красноречивым изложением, – речь рассказчика не могла быть изысканной, так как велась экспромтом, без приготовления; затем, как тебе известно, эта речь исходила от человека, который не столь сведущ в латинском языке, сколько в греческом, и чем больше моя передача подходила бы к его небрежной простоте, тем она должна была бы быть ближе к истине, а о ней только одной я в данной работе должен заботиться и забочусь.

Признаюсь, друг Петр, этот уже готовый материал почти совсем избавил меня от труда, ибо обдумывание материала и его планировка потребовали бы немало таланта, некоторой доли учености и известного количества времени и усердия; а если бы понадобилось изложить предмет не только правдиво, но также и красноречиво, то для выполнения этого у меня не хватило бы никакого времени, никакого усердия. Теперь, когда исчезли заботы, из-за которых пришлось бы столько попотеть, мне оставалось только одно – просто записать слышанное, а это было уже делом совсем нетрудным; но все же для выполнения этого «совсем нетрудного дела» прочие дела мои оставляли мне обычно менее чем ничтожное количество времени. Постоянно приходится мне то возиться с судебными процессами (одни я веду, другие слушаю, третьи заканчиваю в качестве посредника, четвертые прекращаю на правах судьи), то посещать одних людей по чувству долга, других – по делам. И вот, пожертвовав вне дома другим почти весь день, я остаток его отдаю своим близким, а себе, то есть литературе, не оставляю ничего.

Действительно, по возвращении к себе надо поговорить с женою, поболтать с детьми, потолковать со слугами. Все это я считаю делами, раз это необходимо выполнить (если не хочешь быть чужим у себя в доме). Вообще надо стараться быть возможно приятным по отношению к тем, кто дан тебе в спутники жизни или по предусмотрительности природы, или по игре случая, или по твоему выбору, только не следует портить их ласковостью или по снисходительности из слуг делать господ. Среди перечисленного мною уходят дни, месяцы, годы. Когда же тут писать? А между тем я ничего не говорил о сне, равно как и обеде, который поглощает у многих не меньше времени, чем самый сон, – а он поглощает почти половину жизни. Я же выгадываю себе только то время, которое краду у сна и еды; конечно, его мало, но все же оно представляет нечто, поэтому я хоть и медленно, но все же напоследок закончил «Утопию» и переслал тебе, друг Петр, чтобы ты прочел ее и напомнил, если что ускользнуло от меня. Правда, в этом отношении я чувствую за собой известную уверенность и хотел бы даже обладать умом и ученостью в такой же степени, в какой владею своей памятью, но все же не настолько полагаюсь на себя, чтобы думать, что я не мог ничего забыть.

Именно, мой питомец Иоанн Клемент , который, как тебе известно, был вместе с нами (я охотно позволяю ему присутствовать при всяком разговоре, от которого может быть для него какая-либо польза, так как ожидаю со временем прекрасных плодов от той травы, которая начала зеленеть в ходе его греческих и латинских занятий), привел меня в сильное смущение. Насколько я припоминаю, Гитлодей рассказывал, что Амауротский мост , который перекинут через реку Анидр , имеет в длину пятьсот шагов, а мой Иоанн говорит, что надо убавить двести; ширина реки, по его словам, не превышает трехсот шагов. Прошу тебе порыться в своей памяти. Если ты одних с ним мыслей, то соглашусь и я и признаю свою ошибку. Если же ты сам не припоминаешь, то я оставлю, как написал, именно то, что, по-моему, я помню сам. Конечно, я приложу все старание к тому, чтобы в моей книге не было никакого обмана, но, с другой стороны, в сомнительных случаях я скорее скажу невольно ложь, чем допущу ее по своей воле, так как предпочитаю быть лучше честным человеком, чем благоразумным.

Впрочем, этому горю легко будет помочь, если ты об этом разузнаешь у самого Рафаила или лично, или письменно, а это необходимо сделать также и по другому затруднению, которое возникло у нас, не знаю, по чьей вине: по моей ли скорее, или по твоей, или по вине самого Рафаила. Именно, ни нам не пришло в голову спросить, ни ему – сказать, в какой части Нового Света расположена Утопия. Я готов был бы, разумеется, искупить это упущение изрядной суммой денег из собственных средств. Ведь мне довольно стыдно, с одной стороны, не знать, в каком море находится остров, о котором я так много распространяюсь, а с другой стороны, у нас находится несколько лиц, а в особенности одно, человек благочестивый и по специальности богослов, который горит изумительным стремлением посетить Утопию не из пустого желания или любопытства посмотреть на новое, а подбодрить и развить нашу религию, удачно там начавшуюся. Для надлежащего выполнения этого он решил предварительно принять меры к тому, чтобы его послал туда папа и даже чтобы его избрали в епископы утопийцам; его нисколько не затрудняет то, что этого сана ему приходится добиваться просьбами. Он считает священным такое домогательство, которое порождено не соображениями почета или выгоды, а благочестием.

Поэтому прошу тебя, друг Петр, обратиться к Гитлодею или лично, если ты можешь это удобно сделать, или списаться заочно и принять меры к тому, чтобы в настоящем моем сочинении не было никакого обмана или не было пропущено ничего верного. И едва ли не лучше показать ему самую книгу. Ведь никто другой не может наравне с ним исправить, какие там есть, ошибки, да и сам он не в силах исполнить это, если не прочтет до конца написанного мною. Сверх того, таким путем ты можешь понять, мирится ли он с тем, что это сочинение написано мною, или принимает это неохотно. Ведь если он решил сам описать свои странствия, то, вероятно, не захотел бы, чтобы это сделал я: во всяком случае, я не желал бы своей публикацией о государстве утопийцев предвосхитить у его истории цвет и прелесть новизны.

Впрочем, говоря по правде, я и сам еще не решил вполне, буду ли я вообще издавать книгу. Вкусы людей весьма разнообразны, характеры капризны, природа их в высшей степени неблагодарна, суждения доходят до полной нелепости. Поэтому несколько счастливее, по-видимому, чувствуют себя те, кто приятно и весело живет в свое удовольствие, чем те, кто терзает себя заботами об издании чего-нибудь, могущего одним принести пользу или удовольствие, тогда как у других вызовет отвращение или неблагодарность. Огромное большинство не знает литературы, многие презирают ее. Невежда отбрасывает как грубость все то, что не вполне невежественно; полузнайки отвергают как пошлость все то, что не изобилует стародавними словами; некоторым нравится только ветошь, большинству – только свое собственное. Один настолько угрюм, что не допускает шуток; другой настолько неостроумен, что не переносит остроумия; некоторые настолько лишены насмешливости, что боятся всякого намека на нее, как укушенный бешеной собакой страшится воды; иные до такой степени непостоянны, что сидя одобряют одно, а стоя – другое. Одни сидят в трактирах и судят о талантах писателей за стаканами вина, порицая с большим авторитетом все, что им угодно, и продергивая каждого за его писание, как за волосы, а сами меж тем находятся в безопасности и, как говорится в греческой поговорке, вне обстрела. Эти молодцы настолько гладки и выбриты со всех сторон, что у них нет и волоска, за который можно было бы ухватиться. Кроме того, есть люди настолько неблагодарные, что и после сильного наслаждения литературным произведением они все же не питают никакой особой любви к автору. Они вполне напоминают этим тех невежливых гостей, которые, получив в изобилии богатый обед, наконец сытые уходят домой, не принеся никакой благодарности пригласившему их. Вот и затевай теперь на свой счет пиршество для людей столь нежного вкуса, столь разнообразных настроений и, кроме того, для столь памятливых и благодарных.

А все же, друг Петр, ты устрой с Гитлодеем то, о чем я говорил. После, однако, у меня будет полная свобода принять по этому поводу новое решение. Впрочем, покончив с трудом писания, я, по пословице, поздно хватился за ум; поэтому, если это согласуется с желанием Гитлодея, я в дальнейшем последую касательно издания совету друзей, и прежде всего твоему.

Прощайте, милейший Петр Эгидий и твоя прекрасная супруга, люби меня по-прежнему, я же люблю тебя еще больше прежнего.

Первая книга

Беседа, которую вел выдающийся муж Рафаил Гитлодей, о наилучшем состоянии государства, в передаче знаменитого мужа Томаса Мора, гражданина и виконта славного британского города Лондона

У непобедимейшего короля Англии Генриха, восьмого с этим именем, щедро украшенного всеми качествами выдающегося государя, были недавно немаловажные спорные дела с пресветлейшим государем Кастилии Карлом.

Для обсуждения и улажения их он отправил меня послом во Фландрию в качестве спутника и товарища несравненного мужа Кутберта Тунсталла , которого недавно, к всеобщей радости, король назначил начальником архивов. В похвалу ему я не скажу ничего, но не из боязни, что дружба с ним не будет верной свидетельницей моей искренности, а потому, что его доблесть и ученость стоят выше всякой моей оценки; затем повсеместная слава и известность его настолько исключают необходимость хвалить его, что, поступая так, я, по пословице, стал бы освещать солнце лампой.

Согласно предварительному условию, в Бругге встретились с нами представители государя, все выдающиеся мужи. Среди них первенствовал и был главою губернатор Бругге, а устами и сердцем посольства был Георгий Темзиций , настоятель собора в Касселе , красноречивый не только в силу искусства, но и от природы. К тому же он был превосходным знатоком права и выдающимся мастером в ведении переговоров благодаря своему уму, равно как и постоянному опыту. После нескольких встреч мы не пришли к полному согласию по некоторым пунктам, и потому они, простившись с нами, поехали на несколько дней в Брюссель, чтобы узнать волю их государя. А я на это время, по требованию обстоятельств, отправился в Автверпен.

Во время пребывания там наиболее приятным из всех моих посетителей был Петр Эгидий, уроженец Антверпена, человек, пользующийся среди сограждан большим доверием и почетом и достойный еще большего. Неизвестно, что стоит выше в этом юноше – его ученость или нравственность, так как он и прекрасный человек и высокообразованный. К тому же он мил со всеми, а к друзьям особенно благожелателен, любит их, верен им, относится к ним так сердечно, что вряд ли найдешь где другого человека, которого можно было бы сравнить с ним в отношении дружбы. Он на редкость скромен, более всех других ему чужда напыщенность; ни в ком простодушие не связано в такой мере с благоразумием. Речь его весьма изящна и безобидно-остроумна. Поэтому приятнейшее общение с ним и его в высокой степени сладостная беседа в значительной мере облегчили мне тоску по родине и домашнему очагу, по жене и детям, к свиданию с которыми я стремился с большой тревогой, так как тогда уже более четырех месяцев отсутствовал из дому.

Однажды я был на богослужении в храме девы Марии, который является и красивейшим зданием, и всегда переполнен народом. По окончании обедни я собирался вернуться в гостиницу, как вдруг случайно вижу Петра говорящим с иностранцем, близким по летам к старости, с опаленным от зноя лицом, отпущенной бородой, с плащом, небрежно свесившимся с плеча; по наружности и одежде он показался мне моряком. Заметив меня, Петр тотчас подходит и здоровается. Я хотел ответить ему, но он отводит меня несколько в сторону и спрашивает:

– Видишь ты этого человека? – Одновременно он показывает на того, кого я видел говорившим с ним.

– Его приход был бы мне очень приятен, – ответил я, – ради тебя.

– Нет, – возразил Петр, – ради тебя, если бы ты знал этого человека. Нет ведь теперь никого на свете, кто мог бы рассказать столько историй о неведомых людях и землях, а я знаю, что ты большой охотник послушать это.

– Значит, – говорю, – я сделал неплохую догадку. Именно, сразу, с первого взгляда, я заметил, что это – моряк.

– И все-таки, – возразил Петр, – ты был очень далек от истины. Правда, он плавал по морю, но не как Палинур , а как Улисс , вернее – как Платон . Ведь этот Рафаил – таково его имя, а фамилия Гитлодей – не лишен знания латыни, а греческий он знает превосходно. Он потому усерднее занимался этим языком, чем римским, что всецело посвятил себя философии, а в области этой науки, как он узнал, по-латыни не существует ничего сколько-нибудь важного, кроме некоторых сочинений Сенеки и Цицерона. Оставив братьям имущество, которое было у него на родине (он португалец), он из желания посмотреть на мир примкнул к Америго Веспуччи и был постоянным его спутником в трех последующих путешествиях из тех четырех, про которые читают уже повсюду , но при последнем не вернулся с ним. Ибо Рафаил приложил все старание и добился у Веспуччи быть в числе тех двадцати четырех, кто был оставлен в крепости у границ последнего плавания. Таким образом, он был оставлен в угоду своему характеру, более склонному к странствиям по чужбине, чем к пышным мавзолеям на родине. Он ведь постоянно повторяет следующие изречения: «Небеса не имеющих урны укроют» и: «Дорога к всевышним отовсюду одинакова» . Не будь божество благосклонно к нему, такие мысли его обошлись бы ему очень дорого.

В дальнейшем, после разлуки с Веспуччи, он с пятью своими товарищами по крепости объездил много стран, и напоследок удивительная случайность занесла его на Тапробану ; оттуда прибыл он в Каликвит , где нашел, кстати, корабли португальцев, и в конце концов неожиданно вернулся на родину.

После этого рассказа Петра я поблагодарил его за услужливость, именно – за усиленную заботу о том, чтобы мне насладиться беседой с тем лицом, разговор с которым, как он надеялся, будет мне приятен. Затем я поворачиваюсь к Рафаилу. Тут после взаимных приветствий и обмена теми общепринятыми фразами, которые обычно говорятся при первой встрече лиц незнакомых, мы идем ко мне домой и здесь в саду, усевшись на скамейке, покрытой зеленым дерном, начинаем разговор.

Рафаил рассказал нам, как после отъезда Веспуччи он сам и его товарищи, оставшиеся в крепости, начали мало-помалу, путем встреч и ласкового обхождения, приобретать себе расположение жителей той страны. В результате они не только жили среди них в безопасности, но чувствовали себя с ними по-приятельски; затем они вошли в милость и расположение к одному государю (имя его и название его страны выпали у меня из памяти). Благодаря его щедрости, продолжал Рафаил, как сам он, так и его товарищи получили в изобилии продовольствие и денежные средства, а вместе с тем и вполне надежного проводника. Он должен был доставить их – по воде на плотах, по суше на повозках – к другим государям, к которым они ехали с дружескими рекомендациями. После многодневного пути Рафаил, по его словам, нашел малые и большие города и густонаселенные государства с отнюдь не плохим устройством.

Действительно, под экваториальной линией, затем с обеих сторон вверх и вниз от нее, почти на всем пространстве, которое охватывает течение солнца, лежат обширные пустыни, высохшие от постоянного жара; в них повсюду нечистота, грязь, предметы имеют скорбный облик, все сурово и невозделано, заселено зверями и змеями или, наконец, людьми, не менее дикими, чем чудовища, и не менее вредными. Но по мере дальнейшего продвижения все мало-помалу смягчается: климат становится менее суровым, почва – привлекательной от зелени, природа живых существ – более мягкой. Наконец открываются народы, города, большие и малые; в их среде постоянные торговые сношения по суше и по морю не только между ними и соседями, но даже и с племенами, живущими в отдалении.

По словам Рафаила, он имел возможность осмотреть многие страны во всех направлениях потому, что он и его товарищи весьма охотно допускались на всякий корабль, снаряжавшийся для любого плавания. Он рассказывал, что корабли, виденные им в первых странах, имели киль плоский, паруса на них натягивались из сшитых листьев папируса или из прутьев, в иных местах – из кож. Далее находили они кили заостренные, паруса пеньковые, наконец – во всем похожие на наши. Моряки оказались достаточно сведущими в знании моря и погоды.

Но, как он рассказывал, он приобрел у них огромное влияние, сообщив им употребление магнитной иглы, с которой они раньше были совершенно незнакомы и потому с робостью привыкали к морской пучине, доверяясь ей без колебаний не в иную пору, как только летом. Ныне же, крепко уповая на эту иглу, они презирают зиму. Результатом этого явилась скорее их беззаботность, чем безопасность; поэтому можно опасаться, как бы та вещь, которая, по их мнению, должна была принести им большую пользу, не явилась, в силу их неблагоразумия, причиной больших бедствий.

Слишком долго было бы излагать его рассказы о том, что он видел в каждой стране, да это и не входит в план настоящего сочинения и, может быть, будет передано нами в другом месте. Особенно полезным будет, конечно, прежде всего знакомство с теми правильными и мудрыми мероприятиями, которые он замечал где-либо у народов, живущих в гражданском благоустройстве. Об этом и мы расспрашивали его с большою жадностью, и он распространялся охотнее всего. Между тем мы оставили в стороне всякие вопросы о чудовищах, так как это представляется отнюдь не новым. Действительно, на хищных Сцилл , и Целен , и пожирающих народы Лестригонов и тому подобных бесчеловечных чудовищ можно наткнуться почти всюду, а граждан, воспитанных в здравых и разумных правилах, нельзя найти где угодно.

И вот, отметив у этих новых народов много превратных законов, Рафаил, с другой стороны, перечислил немало и таких, из которых можно взять примеры для исправления заблуждений наших городов, народов, племен и царств; об этом, как я сказал, я обещаюсь упомянуть в другом месте. Теперь я имею в виду только привести его рассказ об обычаях и учреждениях утопийцев, но предварительно все же передам тот разговор, который послужил как бы путеводной нитью к упоминанию этого государства.

Именно, Рафаил стал весьма умно перечислять сперва ошибки наши и тех народов, во всяком случае, очень многочисленные с обеих сторон, а затем мудрые и благоразумные распоряжения у нас, равно как и у них. При этом он излагал обычаи и учреждения каждого народа так, что казалось, будто, попадая в какое-либо место, он прожил там всю жизнь.

Тогда Петр в восхищении воскликнул:

– Друг Рафаил, почему ты не пристроишься при каком-либо государе? Я убежден, что ты вполне угодишь каждому из них, так как в силу такой своей учености и такого знания мест и людей ты способен не только позабавить, но привести поучительный пример и помочь советом. Вместе с тем таким способом ты сможешь отлично устроить и собственные дела, оказать большую помощь преуспеянию всех твоих близких.

– Что касается моих близких, – возразил Рафаил, – то я не очень волнуюсь из-за них. Я считаю, что посильно выполнил лежавший на мне долг по отношению к ним. Именно, будучи не только вполне здоровым и бодрым, но и молодым человеком, я распределил между родственниками и друзьями свое имущество. А обычно другие отступаются от него только под старость и при болезни, да и тогда даже отступаются с трудом, будучи не в силах более удержать его. Думаю, что мои близкие должны быть довольны этой моей милостью и не будут требовать и ждать того, чтобы ради них я пошел служить царям.

– Не выражайся резко! – заметил Петр. – Я имел в виду не служить царям, а услужить им.

– Но это, – ответил Рафаил, – только один лишний слог по сравнению с служить.

– А я, – возразил Петр, – думаю так: как бы ты ни называл это занятие, именно оно является средством, которым ты можешь принести пользу не только тесному кругу лиц, но и обществу, а также улучшить свое собственное положение.

– Улучшится ли оно, – спросил Рафаил, – тем путем, который мне не по сердцу? Ведь теперь я живу так, как хочу, а я почти уверен, что это – удел немногих порфироносцев! Разве мало таких лиц, которые сами ищут дружбы с владыками, и разве, по-твоему, получится большой урон, если они обойдутся без меня или без кого-либо мне подобного?

Тогда вступаю в беседу я:

– Друг Рафаил, ты, очевидно, не стремишься ни к богатству, ни к могуществу, и, разумеется, человека с таким образом мыслей я уважаю и почитаю не менее, чем и каждого из тех, кто обладает наивысшим могуществом. Но, как мне кажется, ты поступишь с полным достоинством для себя и для твоего столь возвышенного и истинно философского ума, если постараешься даже с известным личным ущербом отдать свой талант и усердие на служение обществу; а этого ты никогда не можешь осуществить с такой пользой, как если ты станешь советником какого-либо великого государя и, в чем я уверен, начнешь внушать ему надлежащие честные мысли. Не надо забывать, что государь, подобно неиссякаемому источнику, изливает на весь народ поток всего хорошего и дурного. Ты же всегда, даже без большой житейской практики, явишься превосходным советником для всякого из королей благодаря твоей совершенной учености и даже без всякой учености, благодаря твоей многосторонней опытности.

– Друг Мор, – ответил Рафаил, – ты дважды ошибаешься: во-первых, в отношении меня, во-вторых, по сути дела. У меня нет тех способностей, которые ты мне приписываешь, а если бы они и были, то, жертвуя для дела своим бездействием, я не принес бы никакой пользы государству. Прежде всего все короли в большинстве случаев охотнее отдают свое время только военным наукам (а у меня в них нет опытности, да я и не желаю этого), чем благим деяниям мира; затем государи с гораздо большим удовольствием, гораздо больше заботятся о том, как бы законными и незаконными путями приобрести себе новые царства, нежели о том, как надлежаще управлять приобретенным. Кроме того, из всех советников королей нет никого, кто действительно настолько умен, чтобы не нуждаться в советах другого, однако каждый представляется самому себе настолько умным, что не желает одобрять чужое мнение. Впрочем, есть исключение: советники льстиво и низкопоклонно потворствуют каждому нелепому мнению лиц, пользующихся у государя наибольшим влиянием, желая подобной лестью расположить их к себе. И, во всяком случае, природой так устроено, что каждому нравятся его произведения. Так и ворону мил его выводок, и обезьяне люб ее детеныш.

Поэтому, если в кругу подобных лиц, завидующих чужим мнениям и предпочитающих собственные, кто-нибудь приведет факт, вычитанный им из истории прошлого или замеченный в других странах, то слушатели относятся к этому так, как будто вся репутация их мудрости подвергается опасности и после этого замечания их сочтут круглыми дураками, если они не сумеют придумать чего-нибудь такого, чем можно опорочить чужую выдумку. Если других средств нет, то они прибегают к следующему: это, говорят они, нравилось нашим предкам, а мы желали бы равняться с ними в мудрости. И на этом они успокаиваются, считая, что подобным замечанием прекрасно себя защитили. Как будто великая опасность получится от того, если кто в каком-либо деле окажется умнее своих предков. А между тем всему, что ими удачно установлено, мы с полным спокойствием предоставляем существовать. Но если по какому-либо поводу можно придумать нечто более благоразумное, то мы тотчас страстно хватаемся за этот довод и цепко держимся установленного ранее. С подобными высокомерными, нелепыми и капризными суждениями я встречался неоднократно в других местах, а особенно однажды столкнулся с ними в Англии.

– Скажи, пожалуйста, спрашиваю я, – так ты был в нашей стране?

– Да, – ответил он, – и провел там несколько месяцев после поражения западных англичан в гражданской войне против короля, которая была подавлена безжалостным их избиением. В это время я многим обязан был досточтимому отцу Иоанну Мортону , архиепископу Кентерберийскому и кардиналу, а тогда также и канцлеру Англии. Этот муж, друг Петр (я обращаюсь к тебе, так как Мор знает, что я имею в виду сказать), внушал уважение столько же своим авторитетом, как благоразумием и добродетелью. Стан у него был средний, но не согбенный от возраста, хотя и преклонного. Лицо внушало почтение, а не страх. В обхождении он был не тяжел, но серьезен и важен. У него появлялось иногда желание слишком сурового обращения с просителями, впрочем без вреда для них; он хотел этим испытать, какою находчивостью, каким присутствием духа обладает каждый. В смелости их, но отнюдь не связанной с нахальством, он находил большое удовольствие, так как это качество было сродни и ему самому, и он признавал такого человека пригодным для служебной деятельности. Речь его была гладкая и проникновенная. Он обладал превосходным знанием права, несравненным остроумием, на редкость дивной памятью. Эти выдающиеся природные качества он развил учением и упражнением.

Король вполне полагался на его советы; в мою бытность там находило в них опору и государство. С ранней юности, прямо со школьной скамейки, попал он ко двору, провел всю жизнь среди важных дел и, постоянно подвергаясь превратностям судьбы, среди многих и великих опасностей приобрел большой государственный опыт, который, будучи получен таким образом, нескоро исчезает.

По счастливой случайности я присутствовал однажды за его столом; тут же был один мирянин, знаток ваших законов. Не знаю, по какому поводу он нашел удобный случай для обстоятельной похвалы тому суровому правосудию, которое применялось в то время по отношению к ворам; их, как он рассказывал, вешали иногда по двадцати на одной виселице. Тем более удивительным, по его словам, выходило то, что, хотя незначительное меньшинство ускользало от казни, в силу какого-то злого рока, многие все же повсюду занимались разбоями. Тогда я, рискнув говорить свободно в присутствии кардинала, заявил:

«Ничего тут нет удивительного. Такое наказание воров заходит за границы справедливости и вредно для блага государства. Действительно, простая кража не такой огромный проступок, чтобы за него рубить голову, а с другой стороны, ни одно наказание не является настолько сильным, чтобы удержать от разбоев тех, у кого нет никакого другого способа снискать пропитание. В этом отношении вы, как и значительная часть людей на свете, по-видимому, подражаете плохим педагогам, которые охотнее бьют учеников, чем их учат. В самом деле, вору назначают тяжкие и жестокие муки, тогда как гораздо скорее следовало бы позаботиться о каких-либо средствах к жизни, чтобы никому не предстояло столь жестокой необходимости сперва воровать, а потом погибать».

«В этом отношении, – отвечал тот, – приняты достаточные меры, существуют ремесла, существует земледелие: ими можно поддержать жизнь, если люди сами не предпочтут быть дурными».

«Нет, так тебе не вывернуться, – отвечаю я. – Оставим, прежде всего, тех, кто часто возвращается домой калеками с войн внешних или гражданских, как недавно у вас после битвы при Корнуэлле и немного ранее – после войн с Францией . После потери членов тела ради государства и ради короля убожество не позволяет им вернуться к прежним занятиям, а возраст – изучить новые. Но, повторяю, оставим это, так как войны происходят через известные промежутки времени. Обратимся к тому, что бывает всякий день.

Во-первых, существует огромное число знати: она, подобно трутням, живет праздно, трудами других, именно – арендаторов своих поместий, которых для увеличения доходов стрижет до живого мяса. Только такая скупость и знакома этим людям, в общем расточительным до нищеты. Мало того, эти аристократы окружают себя также огромной толпой телохранителей, которые не учились никогда никакому способу снискивать пропитание. Но стоит господину умереть или этим слугам заболеть, как их тотчас выбрасывают вон. Хозяева охотнее содержат праздных, чем больных, и часто наследник умершего не в силах содержать отцовскую челядь. И вот они усиленно голодают, если не начинают усиленно разбойничать. Действительно, что им делать? Когда в скитаниях они поизносят несколько платье и поизносятся сами, то подкошенных болезнью и покрытых лохмотьями не соблаговолят принять благородные и не посмеют крестьяне. Эти последние прекрасно знают, что человек, деликатно воспитанный среди праздности и наслаждений, со шпагой на боку и со щитом в руке, привык только хвастливо бросать гордые взгляды на соседей и презирать всех по сравнению с собою, а отнюдь не пригоден для того, чтобы с заступом п мотыгой за скудное вознаграждение и скромный стол верно служить бедняку».

На это мой собеседник возразил:

«А нам, однако, надо особенно поддерживать людей этого рода; в них ведь, как в людях более возвышенного и благородного настроения, заключается, в случае если дело дойдет до войны, главная сила и крепость войска».

«Отлично, – отвечаю я, – с таким же основанием ты мог бы сказать, что ради войны надо поддерживать и воров, от которых, несомненно, вы никогда не избавитесь, пока у вас будут эти дворовые. Почему, с одной стороны, разбойникам не быть вполне расторопными солдатами, а с другой, солдатам – самыми отъявленными трусами из разбойников, – до такой степени эти два занятия прекрасно подходят друг к другу. Впрочем, этот порок, несмотря на свою распространенность у вас, не составляет, однако, вашей отличительной особенности: он общий у всех почти народов. Так, что касается Франции, то ее сверх этого разоряет другая язва, еще более губительная: вся страна даже и во время мира (если это можно назвать миром) наполнена и осаждена наемными солдатами, призванными в силу того же убеждения, в силу которого вы признали нужным держать здесь праздных слуг. Именно, эти умные дураки решили, что благо государства заключается в том, что оно должно иметь всегда наготове сильный и крепкий гарнизон, состоящий главным образом из ветеранов: эти политики отнюдь не доверяют новобранцам. Поэтому им приходится искать войны даже и для того, чтобы дать опыт солдатам и вообще иметь людей для резни; иначе, по остроумному замечанию Саллюстия , руки и дух закоченеют в бездействии.

В историю философской мысли Томас Мор вошел прежде всего как автор книги, ставшей своего рода триумфом гуманистической мысли. Написал ее Мор в 1515-1516 годах и уже в 1516 году, при активном содействии Эразма Роттердамского, вышло в свет первое издание под названием "Весьма полезная, а также занимательная, поистине золотая книжечка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия".

Уже при жизни это сочинение, кратко называемое "Утопией", принесло Мору всемирную славу. В этой книге Мор описал идеальное государство без угнетения слабых и без принудительного труда. Впечатление от "Острова Утопия" было огромно. Это произведение сразу поставило Мора в ряду первых политиков Англии. В живых образах рисует Мор в своей книге картину благоустроенного государства, уже созданного и живущего полной жизнью на воображаемом острове. Жизнь этого бесклассового государства-нации описана так полно, что Мору казалось, что им разрешены все противоречия.

Мор слишком хорошо знал жизнь, чтобы верить, что всякий класс, как бы справедливы ни были его намерения, мог удерживать в своих руках власть без угнетения неимущего большинства. Мор заглянул далеко в будущее и противопоставил коммунистический строй, при котором все принадлежит всем, классовому обществу. В его государстве все распределялось по принципу: труд обязателен, каждый работает сколько может и получает сколько ему надо, всякий труд вознаграждается по заслугам, и каждый человек живет в роскоши, хотя ни один не получает больше другого. Частной собственности нет. На острове Утопия существуют 24 больших города, одинаковых по языку, нравам, законам и учреждениям. Кроме того, в стране имеются усадьбы, снабженные всеми необходимыми сельскохозяйственными орудиями. В этих усадьбах живут люди, постепенно отправляющиеся из городов в деревню. В каждой сельской семье должно быть не менее сорока членов, мужчин и женщин. Из каждой семьи ежегодно 20 человек, пробыв два года в усадьбе, возвращаются в город и заменяются двадцатью другими - горожанами, которые учатся земледелию у остальных двадцати, уже проживших год в усадьбе и потому знающих сельское хозяйство. Очередь для земледельцев вводится для того, чтобы никто против воли не был вынужден слишком долго заниматься тяжелым и кропотливым сельскохозяйственным трудом. Сельские жители обрабатывают поля, ухаживают за скотом и рубят дрова, которые перевозят в город. Еще они занимаются искусственным выведением цыплят при помощи особых аппаратов для высиживанья яиц. Главным занятием утопийцев является земледелие, но наряду с этим каждый обучается ремеслу, как своей специальности, причем обучаются ему и мужчины и женщины. Ремесла их заключаются главным образом в обработке шерсти и льна, кроме того, существует ремесло каменщика, кузнеца и плотника. Остальные отрасли труда имеют очень мало применения. Работают в Утопии только по шесть часов в сутки: три часа с утра до обеда, потом отдыхают два часа и после отдыха работают еще три часа. Затем следует ужин. Рано ложатся спать и спят восемь часов. Остальное время каждый проводит по своему усмотрению. Шести часов работы в день более чем достаточно для производства вещей, нужных для здоровой и приятной жизни. Работают все, кроме руководителей общества и тех, которые получили от народа разрешение посвятить себя науке. Если же такой человек не оправдает возлагавшихся на него надежд, то он снова переводится в разряд ремесленников. Сельские жители производят продукты для себя и для горожан. Последние тоже работают на город и на сельские местности. Каждый город ежегодно посылает в столицу трех мудрейших своих стариков, которые решают общие для всего острова дела. Они собирают сведения, где и в чем есть избыток или недостаток, и тогда первым устраняется второе. Города, отдающие свой избыток другим, за это с них ничего не получают, потому что сами пользуются от других всем, что им нужно, также без вознаграждения.

Таким образом, весь остров составляет как бы одну семью. Деньги в Утопии совсем неизвестны. Все вещи имеются в избытке. Нет никакого основания думать, что кто-нибудь потребует больше, чем ему нужно, потому что каждый уверен, что ему никогда не придется терпеть нужды. На каждой улице города построены громадные великолепные дворцы. В них живут "сифогранты" - должностные лица, которые избираются по одному на каждые 30 семей. К каждому из дворцов прикреплены по 30 семейств, живущих по обе стороны. Заведующие кухнями этих дворцов в определенные часы приходят на рынок, где каждый берет необходимые продукты, нужные для 30 семей. Но лучшие продукты прежде всего посылаются для больных в госпитали. В определенные часы каждые 30 семейств направляются в свои дворцы обедать и ужинать. На рынках не препятствуется брать всем съестные припасы сколько кто хочет, но нет никого, кто добровольно бы обедал отдельно у себя дома, когда рядом во дворце сколько угодно хорошей и готовой пищи. Кушанья во дворце готовят женщины поочередно, а за столом прислуживают мальчики и девочки. Главной задачей выборных сифогрантов является наблюдение за тем, чтобы никто не бездельничал. Все сифогранты назначают князя из четырех кандидатов, выбираемых народом. Должность князя пожизненная. Он лишается должности только в том случае, если на него падет подозрение, что он стремится к самодержавию.

Вероисповедание на острове - личное дело каждого. Священники, как и все чиновники, избираются народом. Население Утопии ненавидит войну и военную славу считает самой незавидной. Война необходима только для защиты своей родины или своих друзей и для освобождения угнетенного народа от ига тирании. Ученые - в большом почете. Они освобождаются от физического труда, но занятия наукой не являются монополией ученых. Обыкновенно рано утром происходят публичные чтения, посещать которые могут все мужчины и женщины. Смотря по своей склонности, они слушают чтения по тем или иным предметам.

Итак, в Утопии нет частной собственности и нет денег. Каждый занимается только делами общества, и все распределяется равномерно по принципу: каждый работает сколько он может и получает сколько ему надо. И хотя нет собственности, там все богаты и у всех спокойная и беззаботная жизнь. Коммунизм Томаса Мора был утопическим, несбыточным. Однако он был создан глубоким знанием жизни и пониманием потребностей той эпохи. Мор первый сделал попытку приноровить коммунизм к вновь возникающему капиталистическому обществу и первый в мире выдвинул основной принцип коммунизма, который позднее вошел в теорию научного коммунизма Карла Маркса: от каждого - по способностям, каждому - по потребностям. У Мора наука впервые попадает на службу людям. Наука, казавшаяся христианству враждебной, становится необходимой при создании нового, справедливого строя. Мор делает науку доступной всем как высшее наслаждение. Но путей к достижению коммунистического общества Мор не указал, да по тому времени и не мог этого сделать.