Кто полагал что государство есть благо платон. Теория идей. Идеальное государство Платона

Тема №4. Философия Платона

Задачи семинара:

любви

Биография Платона

Платон (428-347 гг. до н.э.) – другим правда живет

Проблема письменного слова

Вопросы к платоновскому мифу о письменности:

1) Как вы понимаете идею Платона о сходстве письменности и живописи?

2) В чем уязвимость письменного слова, по убеждению Сократа?

3) Какая речь, на ваш взгляд, наиболее полно и точно способна отразить индивидуальность человека: письменная или устная?

4) Почему Сократ излагал свои мысли только в устной беседе и не оставил письменного наследия?

5) Раскройте значение мифа в творчестве Платона.

Философема Эроса

Вопросы к фрагментам из диалога Платона «Федр», посвященным теме Эроса:

1) Согласны ли вы со следующим определением любви: любовь есть «влечение, которое вопреки разуму возобладало над мнением, побуждающим нас к правильному [поведению], и которое свелось к наслаждению красотой»? Опираясь на приведенные ниже фрагменты из «Федра» Платона, определите, кто из ораторов строит свою речь на основе такой дефиниции любви: Лисий или Сократ?

2) Считаете ли вы утверждение Лисия о том, что влюбленность есть род заболевания, обоснованным?

3) Как Сократ начинает свое рассуждение о любви, и чем его речь отлична от речи Лисия?

4) Почему Платон – философ, рассматривающий свободу от страстей как наиболее совершенное и желанное состояние человеческой души – столь высоко оценивает роль неистовства?

5) Как связаны между собой размышления Платона о любви и о началах философии, а именно, о сущности души?

6) На чем основано платоновское доказательство бессмертия души?

7) Расшифруйте аллегорию души как крылатой колесницы, запряженной двумя конями смешанного происхождения.

8) По какому принципу Платон строит свою иерархию видов души, и почему софист занимает в его классификации предпоследнее место?

9) Какой род неистовства Платон считает наилучшим?

10) Почему развитие памяти столь необходимо для философа?

11) Какую идею Платон считает наиболее «зримой» и доступной для любого человека?

12) Прокомментируйте слова Платона о том, что влюбленный человек всячески старается сделать любимого похожим на самого себя, а любимый, в свою очередь, видит во влюбленном, словно в зеркале, себя самого. Выражена ли в этой платоновской формуле любви идея диалогического равноправия любящих?

Тема №4. Философия Платона

Задачи семинара:

1) Раскрыть на основе шести фрагментов из различных диалогов Платона «высокую и богатую индивидуальность» философа, многомерность его творчества, объединившего в себе мифологические, логические и философско-диалектические грани познания.

2) Обсудить, руководствуясь вопросами к текстам, такие ключевые темы, как: отличие мира идей от мира вещей, роль идеи блага в платоновской иерархии идей, доказательство бессмертия души и философема Эроса.

3) Вовлечь студентов в дискуссию о природе Эроса с целью ответить на вопрос, почему любовь вводится Платоном в само определение философии как любви к мудрости. Актуализировать критическое мышление студентов для доказательства метафизической сущности любви, с одной стороны, и присутствия эротического начала в философии, с другой.

Биография Платона

Платон (428-347 гг. до н.э.) – античный философ, «преемник гения и славы Сократа», увековечивший в своих диалогах образ любимого учителя. Произведения Платона, по выражению Гегеля, «представляют один из прекраснейших подарков, которые судьба сохранила для нас от древнего времени». Платон родился в Афинах в знатной семье: генеалогическое древо его отца восходит к Кодру, последователю афинского царя, а происхождение матери – к Солону, легендарному законодателю Эллады. Благородство Платона проявлялось не только в аристократической родословной, но и в общении с современниками: «его спокойное величие, его возвышенный характер, сочетавшийся с величайшей простотой и любезностью…заслужили ему название божественного Платона». В возрасте двадцати лет Платон познакомился с Сократом и в течение восьми лет был его учеником. Под влиянием «чарующей личности учителя» Платон отказался от увлечения поэзией, полностью посвятив себя изучению философии. В своих произведениях Платон «говорит о философии с величайшим одушевлением, с силой, со всей гордостью науки». Так, в диалоге «Тимей» мы встречаем следующую восторженную оценку философии: «глаза открыли нам число, дали понятие о времени и побудили исследовать природу Вселенной, а из этого возникло то, что называется философией и лучше чего не было и не будет подарка смертному роду от богов». Примечательно, что в своих диалогах Платон «никогда не выступает под собственным именем, а всегда вкладывает свои мысли в уста других лиц». Чаще всего этим другим в философских беседах Аристокла (подлинное имя Платона) выступает Сократ, интерпретируемый отечественным мыслителем Владимиром Соловьевым как литературный псевдоним Платона. Смертный приговор Сократу стал личной трагедией Платона и одной из причин создания концепции двух миров: «Тот мир, в котором праведник должен умереть за правду, не есть настоящий, подлинный мир. Существует другой мир, где правда живет ». В мире умопостигаемом все подчиняется идее блага, которая, подобно Солнцу, освещает путь познания и делает истину зримой. Истина, согласно Платону, не является каким-то внешним знанием, приобретенным извне, но открывается человеку через обращение к памяти души, хранящей опыт созерцания идей. Философские беседы с учениками на темы блага, истины, Эроса, бессмертия души Платон проводил в роще, посаженной в честь героя Академа, но не Академ, а Платон, по словам Гегеля, сделался настоящим героем Академии, затмившим героя, место которого он занял.

Вопросы к фрагменту из диалога Платона «Государство» (идея блага):

1) С какого вопроса начинается беседа между Сократом и Главконом в приведенном ниже фрагменте?

2) Что, согласно Платону, обуславливает возможность любого познания?

3) Какие два распространенных определения блага приводит Сократ и как он аргументирует их несостоятельность? Сформулируйте ваше определение блага.

4) Почему правителям государства необходимо обладать верным пониманием блага?

5) В чем опасность правильных мнений, взятых на веру, а не выведенных путем собственных рассуждений?

6) Чем идеи отличаются от вещей?

7) Что необходимо для осуществления акта зрительного восприятия, помимо «зрения и зримого»?

8) Какой вид восприятия Сократ наделяет наибольшей значимостью для познания?

9) Сократ отказывается обсуждать, что есть благо само по себе, однако предлагает иной подход к изучению этого вопроса. Какой путь к познанию блага указывает Сократ?

10) О существовании каких двух миров пишет Платон?

11) Почему математическое познание не является высшим, по мнению Платона, и существует ли иное, более совершенное познание?

Фрагмент из диалога Платона «Государство» (книга шестая). Идея блага

« – Конечно, твое замечание ценно. Но что такое это важнейшее знание и о чем оно, как ты считаешь? Или ты думаешь, тебя отпустят, не задав этого вопроса?

– На это я не слишком рассчитываю; пожалуйста, задавай вопросы и ты. Во всяком случае ты уже не раз об этом слышал, а сейчас ты либо просто не сообразил, либо умышленно хочешь снова мне наделать хлопот своим вмешательством; последнее, думаю я, вероятнее. Ты часто уже слышал: идея блага – вот это самое важное знание; через нее становятся пригодными и полезными справедливость и все остальное. Ты и сейчас почти наверное знал, что я именно так скажу и, вдобавок, что идею эту мы недостаточно знаем. А коль скоро не знаем, то без нее, даже если у нас будет наибольшее количество сведений обо всем остальном, уверяю тебя, ничто не послужит нам на пользу: это вроде того, как приобрести себе какую-нибудь вещь, не думая о благе, которое она принесет. Или ты думаешь, главное дело в том, чтобы приобрести побольше имущества, не думая о том, хорошее ли оно? Может быть, надо понимать все что угодно, а о прекрасном и благом вовсе не помышлять?

– Клянусь Зевсом, я этого не думаю.

– Но ведь ты знаешь, что, по мнению большинства, благо состоит в удовольствии, а для людей более тонких – в понимании?

– Конечно.

– И знаешь, мой друг, те, кто держится этого взгляда, не в состоянии указать, что представляет собой это понимание, но в конце концов бывают вынуждены сказать, будто оно есть понимание того, что хорошо.

– Это просто смешно.

– Еще бы не смешно, если, упрекая нас в неведении блага, они затем говорят с нами как с ведающими это, называя благом понимание того, что хорошо, как будто нам станет понятно, что они говорят, если они будут часто произносить слово "благо".

– Сущая правда.

– Что же? Те, кто определяет благо как удовольствие, меньше ли исполнены заблуждений? Разве им не приходится признать, что бывают дурные удовольствия?

– И даже очень дурные.

– Выходит, думаю я, что они признают, будто благо и зло – одно и то же. Разве нет?

– Именно так.

– Следовательно, ясно, что во всем этом очень много спорного.

– Конечно.

– Далее. Разве не ясно и это: в качестве справедливого и прекрасного многие выбрали бы то, что кажется им таковым, хотя бы оно и не было им на самом деле, и соответственно действовали бы, приобретали и выражали бы свои мнения; что же касается блага, здесь никто не довольствуется обладанием мнимого, но все ищут подлинного блага, а мнимым всякий пренебрегает.

– Безусловно.

– К благу стремится любая душа и ради него все совершает; она предчувствует, что есть нечто такое, но ей трудно и не хватает сил понять, в чем же оно состоит. В этом она не может быть совершенно уверена, как во всем остальном, вот почему она терпит неудачу и в том, что могло бы быть ей на пользу. Неужели мы скажем, что и те лучшие в государстве люди, которым мы готовы все вверить, тоже должны быть в таком помрачении относительно этого важного предмета?

– Ни в коем случае.

– Я думаю, что справедливость и красота, если неизвестно, в каком отношении они суть благо, не найдут для себя достойного стража в лице человека, которому это неведомо. Предвижу, что без этого никто и не может их познать.

– Ты верно предвидишь.

– Между тем государственный строй будет у нас в совершенном порядке только в том случае, если его будет блюсти страж, в этом сведущий.

– Это необходимо. Но ты-то сам, Сократ, считаешь благо знанием или удовольствием? Или чем-то иным, третьим?

– Ну что ты за человек! Мне хорошо известно, да и ты прежде хорошо показал, что тебя не могут удовлетворить обычные мнения об этих вещах.

– Мне кажется, Сократ, неправильным, когда чужие взгляды умеют излагать, а свои собственные – нет, несмотря на долгие занятия в этой области.

– Как так? По-твоему, человек вправе говорить о том, чего он не знает, выдавая себя за знающего?

– Вовсе не за знающего, но пусть он изложит, что он думает, именно как свои соображения.

– Как? Разве ты не замечал, что все мнения, не основанные на знании, никуда не годятся? Даже лучшие из них и те слепы. Если у людей бывают какие-то верные мнения, не основанные на понимании, то чем они, по-твоему, отличаются от слепых, которые правильно идут по дороге?

– Ты предпочитаешь наблюдать безобразное, туманное и неясное, хотя есть возможность узнать от других то, что и ясно и красиво?

– Ради Зевса, Сократ, – воскликнул Главкон, – не отстраняйся, словно ты уже закончил рассуждение. С нас будет достаточно, если ты разберешь вопрос о благе так, как ты рассматривал справедливость, рассудительность и все остальное.

– Мне же, дорогой мой, этого тем более будет достаточно. Как бы мне только не сплоховать, а то своим нелепым усердием я вызову смех. Но, мои милые, что такое благо само по себе, это мы пока оставим в стороне, потому что, мне кажется, оно выше тех моих мнений, которых можно было достигнуть при нынешнем нашем размахе. А вот о том, что рождается от блага и чрезвычайно на него походит, я охотно поговорил бы, если вам угодно, а если нет, тогда оставим и это.

– Пожалуйста, говори, а о его родителе ты нам расскажешь в дальнейшем.

– Хотелось бы мне быть в состоянии отдать вам целиком этот мой долг, а не только проценты, как теперь. Но взыщите пока хоть проценты, то есть то, что рождается от самого блага. Однако берегитесь, как бы я нечаянно не провел вас, представив неверный счет.

– Мы остережемся по мере сил. Но ты продолжай.

– Все же только заручившись вашим согласием и напомнив вам о том, что мы с вами уже говорили раньше да и вообще нередко упоминали.

– А именно?

– Мы считаем, что есть много красивых вещей, много благ и так далее, и мы разграничиваем их с помощью определения.

– Да, мы так считаем.

– А также, что есть прекрасное само по себе, благо само по себе и так далее в отношении всех вещей, хотя мы и признаем, что их много. А что такое каждая вещь, мы уже обозначаем соответственно единой идее, одной для каждой вещи.

– Да, это так.

– И мы говорим, что те вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же, напротив, можно мыслить, но не видеть.

– Конечно.

– Посредством чего в нас видим мы то, что мы видим?

– Посредством зрения.

– И не правда ли, посредством слуха мы слышим все то, что можно слышать, а посредством остальных чувств мы ощущаем все, что поддается ощущению?

– Ну и что же?

– Обращал ли ты внимание, до какой степени драгоценна эта способность видеть и восприниматься зрением, созданная в наших ощущениях демиургом?

– Нет, не особенно.

– А ты взгляни на это вот как: чтобы слуху слышать, а звуку звучать, требуется ли еще нечто третье, так, что, когда оно отсутствует, ничто не слышится и не звучит?

– Ничего третьего тут не нужно.

– Я думаю, что и для многих остальных ощущений – но не для всех – не требуется ничего подобного. Или ты можешь что-нибудь возразить?

– Нет, не могу.

– А разве ты не замечал, что это требуется для зрения и для всего того, что можно видеть?

– Что ты говоришь?

– Какими бы зоркими и восприимчивыми к цвету ни были у человека глаза, ты ведь знаешь, он ничего не увидит и не различит цвета, если будет пользоваться своим зрением без наличия чего-то третьего, специально для этого предназначенного.

– Что же это, по-твоему, такое?

– То, что ты называешь светом.

– Ты прав.

– Значит, немаловажным началом связуются друг с другом зрительное ощущение и возможность зрительно восприниматься; их связь ценнее всякой другой, потому что свет драгоценен.

– Еще бы ему не быть!

– Кого же из небесных богов можешь ты признать владычествующим над ним и чей это свет позволяет нашему зрению всего лучше видеть, а предметам – восприниматься зрением?

– Того же бога, что и ты, и все остальные. Ведь ясно, что ты спрашиваешь о Солнце.

– А не находится ли зрение по своей природе вот в каком отношении к этому богу...

– В каком?

– Зрение ни само по себе, ни в том, в чем оно возникает – мы называем это глазом, – не есть Солнце.

– Конечно, нет.

– Однако из орудий наших ощущений оно самое солнцеобразное.

– Да, самое.

– И та способность, которой обладает зрение, уделена ему Солнцем как некое истечение.

– Конечно.

– Значит, и Солнце не есть зрение. Хотя оно – причина зрения, но само зрение его видит.

– Да, это так.

– Вот и считай, что я утверждаю это и о том, что порождается благом, – ведь благо произвело его подобным самому себе: чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно воспринимаемым вещам.

– Как это? Разбери мне подробнее.

– Ты знаешь, когда напрягаются, чтобы разглядеть предметы, озаренные сумеречным сиянием ночи, а не те, цвет которых предстает в свете дня, зрение притупляется, и человека можно принять чуть ли не за слепого, как будто его глаза не в порядке.

– Действительно, это так.

– Между тем те же самые глаза отчетливо видят предметы, освещенные Солнцем: это показывает, что зрение в порядке.

– И что же?

– Считай, что так бывает и с душой: всякий раз, когда она устремляется туда, где сияют истина и бытие, она воспринимает их и познает, что показывает ее разумность. Когда же она уклоняется в область смешения с мраком, возникновения и уничтожения, она тупеет, становится подверженной мнениям, меняет их так и этак, и кажется, что она лишилась ума.

– Похоже на это.

– Так вот, то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать, это ты и считай идеей блага – причиной знания и познаваемости истины. Как ни прекрасно и то и другое – познание и истина, но, если идею блага ты будешь считать чем-то еще более прекрасным, ты будешь прав. Как правильно было считать свет и зрение солнцеобразными, но признать их Солнцем было бы неправильно, так и здесь: правильно считать познание и истину имеющими образ блага, но признать что-либо из них самим благом было бы неправильно: благо по его свойствам надо ценить еще больше.

– Каким же ты считаешь его несказанно прекрасным, если, по твоим словам, от него зависят и познание, и истина, само же оно превосходит их своей красотой! Но конечно, ты понимаешь под этим не удовольствие?

– Не кощунствуй! Лучше вот как рассматривай его образ...

– Солнце дает всему, что мы видим, не только возможность быть видимым, но и рождение…, рост, а также питание, хотя само оно не есть становление…

– Как же иначе?

– Считай, что и познаваемые вещи не только могут дознаваться лишь благодаря благу, но оно дает им и бытие, и существование, хотя само благо не есть существование, оно – за пределами существования, превышая его достоинством и силой.

Тут Главкон очень забавно воскликнул:

– Аполлон! Как удивительно высоко мы взобрались!

– Ты сам виноват, – сказал я, – ты заставляешь меня излагать мое мнение о благе.

– И ты ни в коем случае не бросай этого; не говоря уж о другом, разбери снова это сходство с Солнцем – не пропустил ли ты чего.

– Ну, там у меня многое пропущено.

– Не оставляй в стороне даже мелочей!

– Думаю, их слишком много; впрочем, насколько это сейчас возможно, постараюсь ничего не пропустить.

– Непременно постарайся.

– Так вот, считай, что есть двое владык, как мы и говорили: один – надо всеми родами и областями умопостигаемого, другой, напротив, надо всем зримым – не хочу называть это небом, чтобы тебе не казалось, будто я как-то мудрю со словами. Усвоил ты эти два вида, зримый и умопостигаемый?

– Усвоил.

– Для сравнения возьми линию, разделенную на два неравных отрезка. Каждый такой отрезок, то есть область зримого и область умопостигаемого, раздели опять таким же путем, причем область зримого ты разделишь по признаку большей или меньшей отчетливости. Тогда один из получившихся там отрезков будет содержать образы. Я называю так прежде всего тени, затем отражения в воде и в плотных, гладких и глянцевитых предметах – одним словом, все подобное этому.

– Понимаю.

– В другой раздел, сходный с этим, ты поместишь находящиеся вокруг нас живые существа, все виды растений, а также все то, что изготовляется.

– Так я это и размещу.

И разве не согласишься ты признать такое разделение в отношении подлинности и неподлинности: как то, что мы мним, относится к тому, что мы действительно знаем, так подобное относится к уподобляемому.

– Я с этим вполне согласен.

– Рассмотри в свою очередь и разделение области умопостигаемого – по какому признаку надо будет ее делить.

– По какому же?

– Один раздел умопостигаемого душа вынуждена искать на основании предпосылок, пользуясь образами из получившихся у нас тогда отрезков и устремляясь поэтому не к началу, а к завершению. Между тем другой раздел душа отыскивает, восходя от предпосылки к началу, такой предпосылки не имеющему. Без образов, какие были в первом случае, но при помощи самих идей пролагает она себе путь.

– То, что ты говоришь, я недостаточно понял.

– Тебе легче будет понять, если сперва я скажу вот что: я думаю, ты знаешь, что те, кто занимается геометрией, счетом и тому подобным, предполагают в любом своем исследовании, будто им известно, что такое чет и нечет, фигуры, три вида углов и прочее в том же роде. Это они принимают за исходные положения и не считают нужным отдавать в них отчет ни себе, ни другим, словно это всякому и без того ясно. Исходя из этих положений, они разбирают уже все остальное и последовательно доводят до конца то, что было предметом их рассмотрения.

– Это-то я очень хорошо знаю.

– Но ведь когда они вдобавок пользуются чертежами и делают отсюда выводы, их мысль обращена не на чертеж, а на те фигуры, подобием которых он служит. Выводы свои они делают только для четырехугольника самого по себе и его диагонали, а не для той диагонали, которую они начертили. Так и во всем остальном. То же самое относится к произведениям ваяния и живописи: от них может падать тень, и возможны их отражения в воде, но сами они служат лишь образным выражением того, что можно видеть не иначе как мысленным взором.

– Ты прав.

– Вот об этом виде умопостигаемого я тогда и говорил: душа в своем стремлении к нему бывает вынуждена пользоваться предпосылками и потому не восходит к его началу, так как она не в состоянии выйти за пределы предполагаемого и пользуется лишь образными подобиями, выраженными в низших вещах, особенно в тех, в которых она находит и почитает отчетливое их выражение.

– Я понимаю: ты говоришь о том, что изучают при помощи геометрии и родственных ей приемов.

– Пойми также, что вторым разделом умопостигаемого я называю то, чего наш разум достигает с помощью диалектической способности. Свои предположения он не выдает за нечто изначальное, напротив, они для него только предположения как таковые, то есть некие подступы и устремления к началу всего, которое уже не предположительно. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно связано, он приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним.

– Я понимаю, хотя и не в достаточной степени: мне кажется, ты говоришь о сложных вещах. Однако ты хочешь установить, что бытие и все умопостигаемое при помощи диалектики можно созерцать яснее, чем то, что рассматривается с помощью только так называемых наук, которые исходят из предположений. Правда, и такие исследователи бывают вынуждены созерцать область умопостигаемого при помощи рассудка, а не посредством ощущений, но поскольку, они рассматривают ее на основании своих предположений, не восходя к первоначалу, то, по-твоему, они и не могут постигнуть ее умом, хотя она вполне умопостигаема, если постичь ее первоначало. Рассудком же ты называешь, по-моему, ту способность, которая встречается у занимающихся геометрией и им подобных. Однако это еще не ум, так как рассудок занимает промежуточное положение между мнением и умом».

Вопросы к фрагменту из диалога Платона «Государство» (символ пещеры):

1) Раскройте, в чем заключается метафорический смысл пещеры и что олицетворяют собой оковы на ногах и на шее людей?

2) Почему человек, освобожденный от оков и увидевший свет Солнца, вернувшись обратно в пещеру, будет казаться смешным среди других узников?

3) В чем заключается диалектика восхождения и нисхождения души? Существует ли предел восхождения?

4) Какие две причины искаженного видения обнаруживает Сократ, разбирая нарушения зрения?

5) Является ли просвещенность каким-то внешним знанием или же развитием некой способности, имеющейся в душе каждого от рождения?

6) В чем, согласно Платону, состоит «искусство обращения»?

7) Чем философ объясняет феномен «дурных», но необыкновенно проницательных людей?

8) Что не позволяет Платону рассматривать самосовершенствование в качестве высшей цели для государственного деятеля?

Настоящее издание выходит в рамках серии «Классическое наследие» и представлено произведением величайшего греческого мудреца и философа Платона (V в. до н. э.) – «Государство», посвященного проблеме идеального государства. Классика всегда актуальна, она помогает нам и сейчас в XXI веке думать и решать проблемы «быстротекущей жизни». Читателю, наверняка, будет любопытно узнать, что современные острейшие государственно-политические катаклизмы являются в известной мере отражением подобных коллизий в античности. Настоящие диалоги являются обязательными источниками для сдачи экзаменов по ряду дисциплин. Но предложенная materia traatanda заинтересует не только студенчество, но и самые широкие круги читающей публики.

Из серии: Классическое наследие

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Государство (Платон) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Платоновская философия государства

Система взглядов родоначальника объективного идеализма тяготеет к религиозному мировоззрению. Он воспринимает мир как божественный порядок, развернутый высшим разумом «прекрасный строй вещей». Это относится и к социально, государственно организованному миру на микроуровне, и к космосу на макроуровне. Однако точку зрения Платона на общество и государство едва ли можно назвать спиритуалистической, основанной на вере в духовного, абсолютно свободного и личностного Бога христианства, той мировой религии, которая зародится спустя три с половиной столетия после смерти мыслителя.

Основополагающей идеей Платона в целом выступает идея порядка и гармонии, существующих на любой ступени этого «строя»: во вселенной, в государственной жизни, у самого человека. «Достоинство каждой вещи – будь то утварь, тело, душа или любое живое существо – возникает во всей своей красе не случайно, но через слаженность, через искусство, которое к ней приложено… Значит, это какой-то порядок, присущий каждой вещи и для каждой вещи особый, делает каждую вещь хорошей».

Свойственное большинству греческих философов синтетическое восприятие мира как единого целого трансформируется у Платона в представление об универсуме как стройном и соразмерном порядке. Именно к политически оформленному общественному бытию, к государственности- для античного мыслителя общество во многом есть синоним государства – самым непосредственным образом относится платоновский принцип порядка, пронизывающий все: «…небо и землю, богов и людей объединяют общение, дружба, порядочность, воздержность и высшая справедливость; по этой причине они и зовут нашу Вселенную «космосом», а не «беспорядком» и не «бесчинством»».

В отличие от точки зрения отцов христианской церкви, выработанной веками спустя, государство, по Платону, есть не преходящая, временная форма организации общества, а форма, устремленная к идеалу общежития людей, способных жить в мире и совместными усилиями утверждать торжество нравственности, справедливости и духовности. Отсюда, как совершенно справедливо утверждал один из наиболее глубоких исследователей античной политической и правовой культуры, профессор Н. Н.

Разумович, – идеальный подход греческого мудреца к общественным отношениям, к государству как в перспективе, так и в ее обосновании. Читатель легко найдет и проследит ход рассуждений Платона о совокупной человеческой душе как части мировой души, разделяющейся на три составляющие: познающую, чувствующую и желающую, о выделении в единой общественной организации классов или сословий, а также добродетелей, соответствующих означенным частям души. Сразу же отметим, что античный философ гениально предугадал сословное деление, существовавшее в весьма далекой от него будущей христианизированной средневековой Европе многие сотни лет. Кроме того, он отдал предпочтение в социальной этике не индивидуальным нравственным целям, а целям общим, суммируемым и направляемым в своем осуществлении государством. Такая постановка проблемы означала существенное поглощение свободной индивидуальности интересами общего блага, но одновременно вела к дифференциации добродетелей каждого индивидуума. Каждому человеку – составной части государственного целого – необходимо развивать ту добродетель (арехр), которая соответствует его природной склонности и его социальному положению. Гармоническое единство добродетелей, выраженное в справедливости, могут обеспечить философы. Они способны подчинить низшие добродетели высшей, т. е. мудрости (coф^a), охватить всю полноту и единство государственных идей, патриотических идеалов и гуманистических ценностей.

Ученик Сократа Платон решительно отказывается от принуждения и подавления как методов поддержания установленного государством правопорядка и разумного общежития, Он стоит за то, чтобы высшим идеальным целям существования государственности соответствовали и средства, которыми они обеспечиваются. Но вместе с тем Платон и преодолевает позицию учителя, ибо предполагает подчинение, хотя и основанное на нравственном и интеллектуальном превосходстве одних над Другими. Сократ ограничивался нравственным самосовершенствованием, разумным и свободным наслаждением жизнью, накоплением знаний и мудрости, учил прежде всего «познать самого себя». Отзвуки этой позиции есть и у Платона. Главные рычаги государства для установления между людьми отношений сотрудничества и взаимопомощи, по Платону, не покорение и господство, а просвещение и воспитание, не наказание, а убеждение.

Сопоставление идей Платона, встречающееся в литературе, с тоталитаризмом выглядит едва ли корректными, поскольку абсолютная государственная регламентация всех видов человеческой деятельности, принудительный контроль и подавление отнюдь не являются у него системообразующими факторами. Владычество и субординация у греческого мудреца – это природная необходимость. Она обусловлена не только различием людей от рождения, но и социальной потребностью искусственно поддерживать возможно справедливое равенство. Люди появляются на свет непохожими друг на друга, один способнее к одному делу, другой – к другому. Поэтому удобнее и лучше, если каждый будет заниматься только тем делом, к которому он наиболее способен. Отсюда разделение занятий, отсюда же и взаимная нужда друг в друге, предписывающая упорядочить отношения между людьми. Все требуемое будет сделано в большем количестве, легче и лучше, если каждый будет делать то, к чему больше всего склонен по своей природе, своевременно и не отвлекаясь на другие дела. Природное разнообразие и неравенство индивидов есть очевидный факт для Платона. Его совершенное общество отнюдь не сборище «одинаковых» людей, прошедших прокрустово ложе уравниловки и стандартизации, мелочной регламентации и эгалитаризма. Его первый и крупнейший в истории мысли проект идеального «Государства» нельзя представлять досужей фантазией, размышлениями «от нечего делать». Это глубоко продуманный и целенаправленный план социальной стратификации, имеющий целью навсегда исключить возможность столкновения эгоистических интересов богатых и бедных, сильных и слабых, образованных и неграмотных, предотвратить общественный антагонизм и разгул несправедливости. Почти непосильная, величественная задача, которую ставил мыслитель перед собой, заключалась в том, чтобы устранить «богатство и бедность». Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другая кроме новшеств – к низостям и страданиям.

Платону свойственно редкое сочетание гениальной способности предугадывать историческое будущее, филигранной изобретательности и ответственности, серьезности пророка, озабоченного опасностью искажения его прогнозов, банальностью и примитивизмом в истолковании его идей, спекуляцией на них, насильственным внедрением их в жизнь. Он меньше всего дает оснований для этакой снисходительности, сквозящей в некоторых работах, и от подобного рода «почитателей его таланта» «уходит» в заоблачную высоту мира идей, сразу обнаруживая «дистанцию огромного размера».

Платон отталкивается от своей основной мировоззренческой посылки о том, что существуют два мира – мир идеального, того, что никогда не станет реальным, и мир реального, что находится в становлении (γενεσις) и не обладает идеальным бытием. Один из миров познается разумом, другой – чувствами. Процесс познания и объяснения действительного бесконечен. Истинного знания у смертных не бывает, познаваемость мира под большим вопросом. Накопленных сведений никогда не достаточно науке для радикальной и гарантированной от неудач коренной переделки общественных отношений.

Отрицая в принципе успех социальных преобразований посредством соединения общих усилий теоретиков государственной мудрости и практиков стихийного эмоционального протеста против несправедливости, Платон тем не менее выступает сторонником мирного, культурного развития общества.

Платон идеалистичен, когда выдвигает идею общего блага (τόάγαϑόν), переоценивает прочность нравственных устоев идеального государства, «зацикливается» на этической проблематике, завещанной Сократом. Добродетель, и у того и у другого отождествляется со знанием, единство всех добродетелей скрепляет знание. Но потом Платон признает и другие добродетели, основанные на более верном и точном представлении о социальной действительности. Некорректное поведение человека в общественно-политической, государственно-правовой сфере трактуется им не только как следствие невежества и заблуждения, но и как результат недостатка самообладания, ослабления контроля над неразумными влечениями человеческого эгоизма. Отсюда следует важный вывод: разум вносит порядок в человеческие отношения, а закон устанавливает ту меру поведения, которая есть реальное высшее благо. Так «обычная добродетель» предшествует «добродетели совершенной», подобно тому как музыкальное и гимнастическое образование предстоит научному. Отсюда необходимость предоставления в государстве высших постов философам, поскольку именно им доступно глубокое и истинное знание идеи добра.

Платон возлагает на государство – идет ли речь об идеальном проекте или практическом его воплощении – обязанность гарантировать торжество общей добродетели и справедливое распределение благ. При этом интересы целого в государстве превалируют над интересами групп и классов. Основывая государство, мы вовсе не имеем «в виду сделать как-то особенно счастливым один из слоев населения, но, наоборот, хотим сделать таким все государство в целом». Философ неоднократно возвращается к данной позиции, ее нельзя считать случайной. Она составляет одну из концептуальных основ всей теоретической конструкции и снимает с него обвинения в «реакционности» или по крайней мере «безразличии» к судьбе третьего, трудящегося сословия. В самом деле, «при росте и благоустройстве нашего государства, – утверждает Платон, – надо предоставить всем сословиям возможность иметь свою долю в общем процветании соответственно их природным данным». Или в другом месте: «Закон ставит своей целью не благоденствие одного какого-нибудь слоя населения, но благо всего государства» – так предельно четко определяет ученый свое видение проблемы. Таким образом, у государства появляется возможность обеспечить справедливость для всех по принципу «каждому свое, свободному и рабу, мужчине и женщине, старикам и детям, мастеровым людям и начальствующим гражданам». Впрочем, к имущественному положению сословий следует еще вернуться. Последовательно и логично во всех трех произведениях Платона проводится мысль о приоритете государства как целого над его частями. Собственно говоря, главное предназначение государства в том и состоит, чтобы противостоять разрушительной социальной анархии, дезорганизации, охранять целостность общества от распада на противоборствующие части и группы. Существующие в государстве общественные классы рассматриваются им как взаимодействующие части социального целого, а не как антагонисты в борьбе за власть. Высшие интересы сохранения единства и улучшения людской породы отрицают жесткую непроницаемость наследственных каст правителей и подвластных. Его сословия и общественные слои подвижны и открыты для постоянного притока новых человеческих сил наверх. При этом скорость подъема «социального лифта» у него регулируется не личными желаниями и экономическими возможностями частных лиц, а решением многоопытных и знающих правителей. Они наблюдают за претендентами в правящую элиту, воспитывают, отсеивают, поскольку «природа не гарантирует того, что у лучших родителей должно появиться лучшее потомство».

Гарантией против кастовости служат и предоставленные всем гражданам от рождения равные возможности в достижении высокого политического положения в обществе. Пет у него и дискриминации женщин. Наряду с мужчинами они «искусны и в военной, и в государственной службе». Хотя людей из низших сословий Платон не слишком расположен принимать в класс философов, ибо «тело у них покалечено ремеслом и производством, да и души их сломлены и изнурены грубым трудом; ведь это неизбежно».

Так или иначе, отталкиваясь от концепции «общего блага», Платон выступает против искусственному принудительного разделения общества по политическим и иным основаниям. Он выступает тем более против имущественного расслоения, против передачи преимуществ высших слоев над низшими по наследству. Он отчетливо понимает опасность противоборства классов, обусловленного противостоянием «богатства» и «бедности», использования власти в корыстных целях. Для него нет принципиальной разницы в том, попадает ли власть в руки имущих или неимущих. В любом случае группы, преследующие узкокастовые, партийные интересы, а не благо целого, ведут государство к неизбежной катастрофе.

Идеальный проект платоновского государства называют часто «коммунистическим», это верно лишь в части, касающейся правящих классов. Здесь философ рисует суровую картину почти спартанского образа жизни при полном равенстве и братстве во имя общего дела. Он совершенно категорически и бескомпромиссно отрицает какую бы то ни было собственность у правителей и стражников – «рассудительных и мужественных знатоков военного дела». Им одним не дозволено «пользоваться золотом и серебром, даже прикасаться к ним, быть с ними под одной крышей».

Отношение же его к классам, занятым в материальном производстве, можно сказать, «социалистическое». Люди, связанные с хозяйством, ремеслом, торговлей, имеют достаточную свободу экономических отношений, семью, собственность, денежные средства. Платон не сторонник большого имущественного расслоения, но и не в восторге от уравниловки, «противной природе». Почти как заправский социал-демократ он предусматривает в «Законах», что разница между самым крупным состоянием и самым мелким не должна быть пятикратной.

Платон отдает предпочтение собственности государственной, но считает необходимой и частную собственность для земледельческого и промышленного классов. В зрелые годы он напишет: «Общинного земледелия может и не быть, так как нынешнее поколение по своему воспитанию и образованию не доросло до этого». Философ старается привить соотечественникам почтительное отношение к земле – «богине, владычице смертных созданий». «…Более, чем дети о своей матери, – настаивает он, – должны граждане заботиться о родимой земле». Землю – общую собственность всего государства следует разделить на наделы и распределять по жребию.

Предлагаемая мера, по мнению Платона, существенно сократит угрозу «междоусобий» и «раздоров», повысит уровень добродетели в государстве. «Не должно быть ни тяжкой бедности среди некоторых граждан, ни в свою очередь богатства, ибо бедность и богатство взаимно порождают друг друга». Соизмеряя богатство и добродетель, он обязательно предполагает их уравновешивание, чем занимается мудрое и искусное правящее сословие. А для того, чтобы последнее стало действительным гарантом справедливости, оно как раз и не должно иметь, по мысли Платона, не только имущества как такового, но и вообще интереса к богатству.

Отвергающие роскошь и низменные удовольствия, чуждые собственности, семьи, детей, даже собственного угла, правители возглавляют социальную пирамиду не для извлечения каких-то материальных и иных благ, не для удовлетворения честолюбия, пустых прихотей и капризов. Они выше этого и свое счастье находят в прилежном труде на общее благо. Они укрепляют государство, не допускают его использования в эгоистических целях. Служение государству, по Платону, не право на бесконтрольное осуществление власти, а обязанность и ответственность за социальную справедливость. Использовать власть в целях наживы – порочно и преступно, а кормиться от власти – безнравственно.

Нет и не может быть у Платона организованной экономической преступности, массового злоупотребления служебным положением чиновничества, обвальной коррупции – зловещих недугов государственности наших дней. Задавшись целью обеспечить прочность идеального государства и рассуждая строго логически, он предлагает радикальное решение, кладущее конец коррупции, подкупу должностных лиц, использованию ими должностных полномочий в личных интересах.

По существу можно говорить о разработке Платоном гуманистических основ государственности. Его совершенное государство явно не теряет «человеческого измерения», поскольку главный рычаг его упрочения и улучшения философ видит не столько в экономике, сколько в самом человеке. Кстати, и данные этимологии отнюдь не расходятся с этим утверждением. (οίκονομία) в античности означала всего лишь «управление домом», ближе к современному пониманию экономики стояло понятие (χρηματισμός) – «всякое занятие и всякий промысел, связанный с деньгами и приобретением имущества». А это уже то, что первостроителей идеального государства, его «царственных» политиков, мудрецов-правителей и стражей не касается. Евгеника (от εύγενεια- благородство) – облагораживание души человеческой поглощает их целиком. Селекционная работа ставится ими на высоту политических задач, воспитание – в центр важнейших государственных функций. Читателю будет любопытно узнать, какие принципы улучшения человеческой породы вводит Платон, какие условия сопровождают эту деятельность, кто ею занимается в идеальном государстве.

Заметим лишь, что греческий философ делает упор при этом все же не на строгом отборе, а на «правильном воспитании и обучении», которое «пробуждает в человеке хорошие природные задатки». Он заботится о передаче по наследству не навыков и качеств, взращенных искусственно, а только здоровой природной основы. Отсюда несложно и прийти к такому умозаключению: не социальное происхождение, не имущественное состояние, не знатность, связи или деньги должны определять положение человека в обществе, а его врожденные способности, развитые образованием и воспитанием. «Мы установили… – подчеркивает философ, – что каждый отдельный человек должен заниматься чем-нибудь одним из того, что нужно в государстве, и притом как раз тем, к чему он по своим природным задаткам больше всего способен». Унаследованные «природные данные» у него служат первоэлементом социальной стратификации: «При росте и благоустройстве государства надо предоставить всем сословиям возможность иметь свою долю в общем процветании, соответствующую их природным данным».

Знание обеспечивает прочность государству. Незнание того, в чем заключается благо всех и каждого и что противно разуму и природе, ведет его к гибели. Отсюда совсем не утопическая мысль Платона о том, что просвещение, образование, воспитание суть непременные предпосылки государственного строительства. Наука есть не мнимое знание, а истинное, и ее предназначение – распространить знание немногих среди многих, «вести прекраснейшее начало нашей души ввысь». Мыслитель имеет в виду духовный рост – восхождение, подъем, и, если «на верхах» государства окажется избранное, истинно знающее меньшинство, это будет способствовать реализации смелого замысла.

Вместе с тем Платон, очевидно, понимает утопичность надежд на правление философов, «влекомых истиной», и их способность создать государственный идеал. Ему понятно, что при осуществлении проекта «препятствием будет служить не отсутствие желания, а разве что недостаток сил», он сожалеет, что «от философии отпадают те люди, которым всего больше надлежит ею заниматься, она остается одинокой и незавершенной» и тут к ней «приступают уже другие лица, вовсе ее недостойные».

Отсутствие ясности в ключевом, по Платону, условии отодвигает возведение совершенной государственности на отдаленную перспективу. Но снижать высокую планку нравственных требований к философам нельзя, ибо в противном случае можно получить насильственное правление интеллектуалов, своего рода «диктатуру ума».

Неумолимая необходимость все равно заставит «этих немногочисленных философов – людей вовсе не дурных, хотя их и называют теперь бесполезными, – принять на себя заботу о государстве, желают ли они того или нет (и государству придется их слушаться)». Платон не оставляет упований на то, что в грядущем «по какому-то божественному наитию преисполнятся подлинной страстью, к подлинной философии» сыновья нынешних властителей и царей либо они сами. Состоится ли при этом некая просвещенная монархия или sui generis – аристократия духа, философ не уточняет. Он критически, с известной долей пессимизма и самокритики всматривается в будущее, но все-таки советует теоретикам обдумать «набросок государственного устройства», всемерно учитывая то, «что по природе справедливо, прекрасно, рассудительно и так далее», и то, «каково же все это в людях».

Убежденный идеалист в мировоззренческих основах своего учения, Платон достаточно реалистичен в государственно-правовой истории, в анализе общественных отношений, происхождении государства. Читатель, бесспорно, заметит усиление трезво-практических элементов в более поздних произведениях греческого автора, расширение области объективного даже в сфере политической этики. В самом деле, в «Государстве» он выдвигает четыре божественные добродетели – мудрость, мужество, благоразумие и справедливость. В «Законах» он им противопоставляет здоровье, красоту, телесную силу и богатство. В «Государстве» мудрость выявляет основания всех нравственных поступков, а в «Законах» пальма первенства отдается благоразумию, сдерживающему человеческие поступки в пределах умеренности. Императивы разделения на сословия, господствующего положения философов теряют свою остроту, другие же, чисто гуманные требования, например, нерушимость брака, кротость в обращении с рабами, осуждение войны, оказываются на переднем плане.

Происхождение государства у мыслителя связано с дифференциацией потребностей и способностей людей. Зарождающееся на этой почве разделение труда он рассматривает под углом зрения не социального разобщения и классовой борьбы, а взаимодействия и взаимопомощи людей, их кооперации, развития и совершенствования общества. Нет необходимости пересказывать аргументацию Платона. Она, естественно, не совпадает с более поздними, «строго научными» представлениями о переходе к политической стадии, уязвима для критики с позиций тесного историзма, сугубой партийности и т. п.

Подход Платона более широкий: прогресс государства, гармоническое развитие общественных отношений он обусловливает успехом не столько материальной, сколько и прежде всего социальной и духовной культуры. Подобно тому как в мировоззрении философские идеи предшествуют практике, в государственной теории у Платона знание предшествует опыту, что впоследствии будет расцениваться как недостаток. (И наоборот, социальные эксперименты, начинавшиеся с неясных идей в головах вождей без какого-то ни было опыта и оканчивавшиеся трагедиями, посчитают большим благом.) Равным образом «недостатком» полагают и предположение философа, что разумная и нравственная природа людей приведет при столкновении разнородных интересов не к взаимоуничтожению в гражданской войне, а в конце концов к сотрудничеству, укреплению добра и справедливости. Хотя очевидный налет утопичности и появляется в последующих рассуждениях о «естественной» тяге индивидов к объединению в некую ассоциацию всеобщей полезности – «совершенному» государству, о том, что «стоит только дать первый толчок государственному устройству, и оно двинется вперед само, набирая силы, словно колесо».

Однако утопизм афинского мечтателя, «лепившего в своем воображении счастливое государство», совсем небесплоден. В подмеченном им социальном тяготении людей к общежитию, развитом впоследствии Аристотелем, Платон намечает возможности совершенствования культуры и самого человека и общества в целом. Проникновенный взгляд на общественную организацию сочетается у него с указаниями на значительный потенциал и конкретные способы ее творческого преобразования. Он с полным основанием подчеркивает определяющее влияние на социальную эволюцию человеческой культуры – моральной и хозяйственной, политической и правовой.

По Платону, людям недостаточно развития экономики, технического прогресса, идущего от Прометея. Они должны обладать культурой социального, политического общения, культурой владения государственно-правовыми возможностями и средствами. Они должны следовать нормам этики, которые подсказывает им совесть, вложенная в них по повелению Зевса Термесом. Непременный рост духовности и воспитанности людей, их постоянное нравственное обновление «снимает» у Платона негативные последствия функционального разделения труда и экономических противоречий, закладывает тот прочный моральный фундамент, на котором только и может развиваться государственность. Перспективы развития общества и государства, утверждающего разум, социальную справедливость, предполагающие культуру, выгодно отличают позицию афинского мудреца – в конечном счете оказывающуюся не такой уж несбыточно фантазийной – от всех других точек зрения, высказанных мыслителями античности.

Проницательный в своем политико-правовом анализе, философ называет культуру, разумные основы государственной жизни «организацией социального ума». Ему принадлежит одна из самых полных и логически последовательных схем идеального общества в истории политической мысли. Им разработаны не только ставшие потом традиционными «коммунистические» принципы общественного устройства, но и направления социальной практической философии от евгеники и этики до эстетики и политики. Утопический план античного грека без чрезмерной формализации и догматизма раскрывает творческую природу развития сообщества людей на началах высокой нравственности и гуманных идеалах.

Платон дает утопический проект государства, но проект, учитывающий, как уже упоминалось, важность экономических связей и отношений и социальную, общежительную природу человека. Объединение индивидов в государственный союз происходит у древнегреческого мыслителя в силу естественной необходимости, для того чтобы каждый восполнял во взаимодействии с другими все то, что ему недостает. Если его ученик Аристотель начала государственности видит в семейном союзе, то учитель обосновывает по существу органическую теорию происхождения государства, которое тем сильнее и совершеннее, чем совершеннее и распространеннее в нем сотрудничество людей.

Сущность государства, таким образом, Платон видит в прочном социальном объединении и организации взаимодействия и взаимопомощи граждан. «Многие люди, – пишет он, – собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь». Смысл существования государства состоит не в политическом подавлении большинства меньшинством, не в экономическом и социальном угнетении одних классов другими, не в духовной и интеллектуальной экспансии высших над низшими. Цель государства, по Платону, заключается в обеспечении справедливого общежития, в котором каждый должен делать свое дело, отправлять свою функцию в общественном организме, не присваивая себе чужих прав и не возлагая на другого свои обязанности, ощущая на себе заботу других и предоставляя другим свое умение, отточенное до совершенства.

Платоновская теория утопична, но во многом она отражает исторический опыт и политические условия времени ее создания. Такой вывод напрашивается уже из понимания сущности государства, соотносимого с понятием расширенной общины, где самоуправление преобладает над авторитарной властью. Он вытекает из пространственных и демографических характеристик «совершенного» государственного союза, напоминающего реальный греческий полис, замкнутый в тесном пространстве городских стен с ограниченным составом населения.

Политическая и социальная культура древнегреческих полисов отличалась в большей степени корпоративной сплоченностью, нежели классовой непримиримостью. Члены городской общины совместно участвовали в решении важнейших вопросов внутреннего порядка и внешней безопасности полиса, который унаследовал и сохранил важнейшие черты распавшегося родового быта: общественное самоуправление, обычное право, отсутствие острых противоречий с развивающейся политической организацией и ее конституционным оформлением. Очевидно, принимались в расчет и конкретные факты государственно-правовой жизни, реформы законодательства, «соревновательный» характер античной демократии.

Общность религиозных обычаев и верований древних греков и их высокое политико-правовое сознание также несомненно сказались на утопическом государственном проекте. Возможно, особое устройство самого Олимпа, этого «божественного полиса» с достаточно демократической властью «патриарха» Зевса и общежитием многочисленных богов, каждый из которых имел свои собственные функции, подвигло философа на попытку проектирования совершенного государства. Нередкие судебные разбирательства, случавшиеся среди божеств, убеждали в том, что необходимо добиваться справедливости и на небесном пантеоне, и в душе человека, и в общине, и в государстве. Отсюда понятно, что идея справедливости, с которой читатель сталкивается не раз во всех трех представленных работах, получает у древнегреческого мыслителя не только государственно-политическое, но и литературно-художественное и даже мистически-религиозное изображение. Автор как бы заставляет поверить читателя в грядущее торжество справедливости благодаря усилиям человеческой души и разума, даже если действительность государственной жизни во многом не согласуется с идеалом.

Если бы Платон был «просто» идеалистом, утопистом, он бы ограничился описанием этого образа добродетели, одной и для человека, и для государства, в котором правит аристократия духа. Мудрецы-философы – не важно, правит ли их несколько или один, – самоотверженно посвящают себя общему делу, общему благу всех граждан, отказываясь сами от всякого рода житейского благополучия. Но Платон одновременно и реалист-исследователь. Его интересуют все мыслимые формы правления, их возможности, потенциал, идеальные и реальные преимущества и недостатки. Его любимая математика дает ему одно из оснований для классификации – количество властвующих лиц. При этом следует подчеркнуть, что философ не признает правильной форму правления, не учитывающую мнение меньшинства. В любом случае государство для него есть единое политическое целое, части которого необходимо соединяются разумным пониманием согласия и порядка. Нет никакой необходимости лишать читателя удовольствия самостоятельно вникнуть в рассуждения Платона, касающиеся форм государственного правления, их особенностей, причин их циклической смены. Отметим лишь, что здесь Платон оперирует вполне конкретными примерами государств «демократического» эллинского Запада и «монархического» Востока, что он кладет начало учению о смене государственных форм, о рождении их всевозможных разновидностей «как бы из двух материнских видов государственного устройства» – монархии и демократии. Платон впервые высказывает мысль о сочетании форм государства, получившую свое развитие у Аристотеля, Цицерона, в трудах мыслителей рубежа Нового времени. Платоновская идея смешанных форм правления до сих пор не теряет своей гуманистической общественно-политической и нравственно-философской ценности. Она по праву стала неотъемлемой частью государственно-правовой теории.

Смысл настойчивого поиска форм государственной организации у Платона совершенно недвусмысленно заключается в том, чтобы правление «лучших» людей обеспечило незыблемость закона и социальную справедливость. И в этом смысле теория Платона о сменах форм правления сочетается с идеей правового государства, т. е. государства правопорядка и правового закона. В литературе отмечалось, что именно в сообразности закона и искусства управления, непоколебимости нравственных принципов и понимания возможного отклонения человеческого поведения от заранее установленных норм и состоит то лучшее, что вносит в общее понимание государства Платон. И с этим нельзя не согласиться.

За тысячи лет, прошедших со времени выдвижения платоновского проекта идеального государства, потомки благополучно могли бы его забыть вместе с заветами высоконравственного общественного поведения. Но этого не произошло, и объяснение следует искать в верном выборе Платоном целей и направлений своей созидательной работы, без которых невозможно развитие ни человека, ни человечества, в тематике философского творчества, суммирующего достижения социальной и духовной культуры. Гений Платона не просто аккумулирует знания для наилучшего государственного обустройства человеческого общежития, взаимодействия и взаимопомощи. О каких бы видах и сферах деятельности людей ни рассуждает Платон, он везде обосновывает возможность и необходимость торжества добра как общего блага над злом, правды над ложью, здравого смысла, разума над демагогией и заблуждениями, справедливости над произволом. Изыскание и использование всего полезного и прекрасного, способного укрепить человека в его противостоянии несправедливости, насилию и угнетению, греческий мудрец ставит в зависимость от одного обстоятельства, составляющего поистине condition sine qua non – условие, без которого невозможны какие бы то ни было политические новации, моральные усовершенствования и государственные переустройства, – закона, о котором и пойдет речь.

[Идея (эйдос) блага]

Конечно, твое замечание ценно. Но что такое это важнейшее знание и о чем оно, как ты считаешь? Или, ты думаешь, тебя отпустят, не задав этого вопроса?

На это я не слишком рассчитываю - пожалуйста, задавай вопросы и ты. Во всяком случае ты уже нередко об этом слышал, а сейчас ты либо не соображаешь, 505либо умышленно хочешь снова мне наделать хлопот своим вмешательством; последнее, думаю я, вероятнее. Ты часто уже слышал: идея блага 18 - вот, это самое важное знание; ею обусловлена пригодность и полезность справедливости и всего остального. Ты и сейчас почти наверное знал, что я именно так скажу и вдобавок, что идею эту мы недостаточно знаем. А коль скоро не знаем, то без нее, даже если у нас будет наибольшее количество сведений обо всем остальном, уверяю тебя, ничто не послужит нам на пользу: это вроде того как приобрести себе какую-нибудь вещь, не думая о благе, которое она принесет. Или, ты думаешь, главное дело в том, чтобы приобрести побольше имущества, не думая о том, хорошее ли оно? Может быть, надо понимать все что угодно, а о прекрасном и благом вовсе не помышлять?

Клянусь Зевсом, я этого не думаю.

Но ведь ты знаешь, что, по мнению большинства, благо состоит в удовольствии, а для людей более тонких - в понимании? 19

Конечно.

И знаешь, мой Друг, те, кто держится этого взгляда, не в состоянии указать, что представляет собой это понимание, но в конце концов бывают вынуждены сказать, будто оно есть понимание того, что хорошо.

Это просто смешно.

Еще бы не смешно, если, упрекая нас в неведении блага, она затем говорят с нами как с ведающими это, называя благом понимание того, что хорошо: как будто нам станет понятно, что они говорят, если они будут часто произносить слово "благо".

Сущая правда.

Что же? Те, кто определяет благо как удовольствие, меньше ли исполнены заблуждений? Разве им не приходится признать, что бывают дурные удовольствия?

И даже очень дурные.

Выходит, думаю я, что они признают, будто благо и зло - одно и то же 20 . Разве нет?

Именно так.

Следовательно, ясно, что во всем этом очень много спорного.

Конечно.

Далее. Разве не ясно и это: в качестве справедливого и прекрасного многие выбрали бы то, что кажется им таким, хотя бы оно и не было им на самом деле, и соответственно действовали бы, приобретали и выражали бы свои мнения; что же касается блага, здесь никто не довольствуется обладанием мнимого, но все ищут подлинного блага, а мнимым всякий пренебрегает.

Безусловно.

К благу стремится любая душа и ради него все совершает; она предчувствует, что есть нечто такое, но ей трудно и не хватает сил понять, в чем же оно состоит. Она не может на это уверенно опереться, как на все остальное, вот почему она терпит неудачу и в том остальном, что могло бы быть ей на пользу. 506Неужели мы скажем, что и те лучшие в государстве люди, которым мы готовы все вверить, тоже должны быть в таком помрачении относительно этого важного предмета?

Ни в коем случае.

Я думаю, что справедливость и красота, если неизвестно, в каком отношении они суть благо, не найдут для себя достойного стража в лице человека, которому это неведомо. Да, я предвижу, что без этого никто и не может их познать.

Ты верно предвидишь.

Между тем государственный строй будет у нас в совершенном порядке только в том случае, если его будет блюсти страж, в этом сведущий.

Это необходимо. Но ты-то сам, Сократ, считаешь благо знанием или удовольствием? Или чем-то иным, третьим?

Ну что ты за человек! Мне хорошо известно, да и ты прежде явно показывал, что тебя не могут удовлетворить обычные мнения об этих вещах.

Мне кажется, Сократ, неправильным, когда чужие взгляды умеют излагать, а свои собственные - нет, несмотря на долгие занятия в этой области.

Как так? По-твоему, человек вправе говорить о том, чего он не знает, выдавая себя за знающего?

Вовсе не за знающего, но пусть он изложит, что он думает, именно как свои соображения.

Как? Разве ты не замечал, что все мнения, не основанные на знании 21 , никуда не годятся? Даже лучшие из них и те слепы. Если у людей бывают какие-то верные мнения, не основанные на понимании, то чем они, по-твоему, отличаются от слепых, которые правильно идут по дороге?

Ты предпочитаешь наблюдать безобразное, туманное и неясное, хотя есть возможность узнать от других, что и ясно и красиво?

Ради Зевса, Сократ, - воскликнул Главкон, - не отстраняйся, словно ты уже закончил рассуждение. С нас будет достаточно, если ты разберешь вопрос о благе так, как ты рассматривал справедливость, рассудительность и все остальное.

Мне же, дорогой мой, этого тем более будет достаточно. Как бы мне только не сплоховать, а то своим нелепым усердием я вызову смех. Но, мои милые, что такое благо само по себе, это мы пока оставим в стороне, потому что, мне кажется, оно выше тех моих мнений, которых можно было достигнуть при нынешнем нашем размахе. А вот о том, что рождается от блага и чрезвычайно на него походит, я охотно поговорил бы, если вам угодно, а если нет, тогда оставим и это.

Пожалуйста, говори, а о его родителе 22 ты нам расскажешь в дальнейшем.

Хотелось бы мне быть в состоянии отдать вам 507целиком этот мой долг, а не только проценты, как теперь. Но взыщите пока хоть проценты, то есть то, что рождается от самого блага. Однако берегитесь, как бы я нечаянно не провел вас, представив неверный счет.

Мы остережемся по мере сия. Но ты продолжай.

Все же только заручившись вашим согласием и напомнив вам о том, что мы с вами уже говорили, раньше да и вообще нередко упоминали.

А именно?

Мы считаем, что есть много красивых вещей, много благ и так далее, и мы разграничиваем их с помощью определения.

Да, мы так считаем.

А также, что есть прекрасное само по себе, благо само по себе и так далее в отношении всех вещей, хотя мы и признаем, что их много. А что такое каждая вещь, мы уже обозначаем соответственно единой идее, одной для каждой вещи.

Да, это так.

И мы говорим, что те вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же, напротив, можно мыслить, но не видеть.

Конечно.

Посредством чего в нас видим мы то, что мы видим?

Посредством зрения.

И не правда ли, посредством слуха мы слышим все то, что можно слышать, а посредством остальных чувств мы ощущаем все, что поддается ощущению?

Ну и что же?

Обращал ли ты внимание, до какой степени драгоценна эта способность видеть и восприниматься зрением, созданная в наших ощущениях демиургом?

Нет, не особенно.

А ты взгляни на это вот как: чтобы слуху слышать, а звуку звучать, требуется ли еще нечто третье, д так, что когда оно отсутствует, ничто не слышится и не звучит?

Ничего третьего тут не нужно.

Я думаю, что и для многих остальных ощущений - но не для всех - не требуется ничего подобного. Или ты можешь что-нибудь возразить?

Нет, не могу.

А разве ты не замечал, что это требуется для зрения и для всего того, что можно видеть?

Что ты говоришь?

Какими бы зоркими и восприимчивыми к цвету ни были у человека глаза, ты ведь знаешь, он ничего не увидит и не различит, если попытается пользоваться своим зрением без наличия чего-то третьего, специально для этого псвоим зрением без наличия чего-то третьего, специально для этого предназначенного.

Что же это, по-твоему, такое?

То, что ты называешь светом.

Ты прав.

Значит, немаловажным началом связуются друг с другом зрительное ощущение и возможность зрительно восприниматься; 508их связь ценнее всякой другой, потому что свет драгоценен.

Еще бы ему не быть!

Кого же из небесных богов можешь ты признать владычествующим над ним и чей это свет позволяет нашему зрению всего лучше видеть, а предметам- восприниматься зрением?

Того же бога, что и ты, и все остальные. Ведь ясно, что ты спрашиваешь о Солнце.

А не находится ли зрение по своей природе вот в каком отношении к этому богу...

В каком?

Зрение ни само по себе, ни в том, в чем оно, возникает, - мы называем это глазом - не есть Солнце.

Конечно, нет.

Однако из орудий наших ощущений оно самое солнцеобразное.

Да, самое.

И та способность, которой обладает зрение, уделена ему Солнцем, как некое истечение.

Конечно.

Значит, и Солнце не есть зрение. Хотя оно - причина зрения, но само зрение его видит.

Да, это так.

Вот и считай, что я утверждаю это и о том, что порождается благом, - ведь благо произвело его подобным самому себе: чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно постигаемым вещам.

Как это? Разбери мне подробнее.

Ты знаешь, когда напрягаются, чтобы разглядеть предметы, озаренные сумеречным сиянием ночи, а не те, цвет которых предстает в свете дня, зрение притупляется, и человека можно принять чуть ли не за слепого, как будто его глаза не в порядке.

Действительно, это так.

Между тем те же самые глаза отчетливо видят предметы, освещенные Солнцем: это показывает, что зрение в порядке.

И что же?

Считай, что так бывает и с душой: всякий раз, когда она устремляется туда, где сияют истина и бытие, она воспринимает их и познает, а это показывает ее разумность. Когда же она уклоняется в область смешения с мраком, возникновения и уничтожения, она тупеет, становится подверженной мнениям, меняет их так и этак, и кажется, что она лишилась ума.

Похоже на это.

Так вот, то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать, это ты и считай идеей блага - причиной знания и познаваемости истины. Как ни прекрасно и то и другое - познание и истина, но если идею блага ты будешь считать чем-то еще более прекрасным, ты будешь прав. Как правильно было считать свет и зрение 509солнцеобразными, но признать их Солнцем было бы неправильно, так и здесь: правильно считать познание и истину имеющими образ блага, но признать которое-либо из них самим благом было бы неправильно: благо по его свойствам надо ценить еще больше.

Каким же ты считаешь его несказанно прекрасным, если по твоим словам, от него зависят и познание, и истина, само же оно превосходит их своей красотой! Но конечно, ты понимаешь под этим не удовольствие?

Не кощунствуй! Лучше вот как рассматривай его образ...

Солнце дает всему, что мы видим, не только возможность быть видимым, но и рождение, рост, а также питание, хотя само оно не есть становление.

Как же иначе?

Считай, что и познаваемые вещи могут познаваться лишь благодаря благу; оно же дает им и бытие, и существование, хотя само благо не есть существование, оно - за пределами существования, превышая его достоинством и силой.

Тут Главкон очень забавно воскликнул:

Аполлон! Как удивительно высоко мы взобрались!

Ты сам виноват, - сказал я, - ты заставляешь меня излагать мое мнение о благе. - И ты ни в коем случае не бросай этого; не говоря уж о другом, разбери снова это сходство с Солнцем - не пропустил ли ты чего.

Ну, там у меня многое пропущено.

Не оставляй в стороне даже мелочей!

Думаю, их слишком много; впрочем, насколько это сейчас возможно, постараюсь ничего не пропустить.

Непременно постарайся.

[Мир умопостигаемый и мир видимый]

Так вот, считай, что есть двое владык, как мы и говорили: один -надо всеми родами и областями умопостигаемого, другой, напротив, надо всем зримым - не хочу называть это небом, чтобы тебе не казалось, будто я как-то мудрю со словами. Усвоил ты эти два вида, зримый и умопостигаемый?

Для сравнения возьми линию, разделенную на два неравных отрезка. Каждый такой отрезок, то есть область зримого и область умопостигаемого, раздели опять таким же путем, причем область зримого ты разделишь по признаку большей или меньшей отчетливости. Тогда один из получившихся там отрезков будет содержать образы. Я называю так прежде всего 510тени, затем отражения в воде и в плотных, гладких и глянцевитых предметах - одним словом, все подобное этому.

Понимаю.

В другой раздел, сходный с этим, ты поместишь находящиеся вокруг нас живые существа, все виды растений, а также все то, что изготовляется.

Так я это и размещу.

И разве не согласишься ты признать такое разделение в отношении подлинности и неподлинности: как то, что мы мним, относится к тому, что мы действительно знаем, так подобное относится к уподобляемому.

Я с этим вполне согласен.

Рассмотри в свою очередь и разделение области умопостигаемого - по какому признаку надо будет ее делить.

По какому же?

[Беспредпосылочное начало. Разделы умопостигаемого и видимого.]

Один раздел умопостигаемого душа вынуждена искать на основании предпосылок, пользуясь образами из получившихся у нас тогда отрезков и устремляясь поэтому не к началу, а к завершению. Между тем другой раздел душа отыскивает, восходя от предпосылки к началу, такой предпосылки не имеющему. Без образов, какие были в первом случае, но при помощи самих идей пролагает она себе путь 23 .

То, что ты говоришь, я недостаточно понял.

Тебе легче будет понять, если сперва я скажу вот что: ся думаю, ты знаешь, что те, кто занимается геометрией, счетом и тому подобным, предполагают в любом своем исследовании, будто им известно, что такое чет и нечет, фигуры, три вида углов и прочее в том же роде. Это они принимают за исходные положения и не считают нужным отдавать в них отчет ни себе, ни другим, словно это всякому и без того ясно. Исходя из этих положений, они разбирают уже все остальное и последовательно доводят до конца то, что было предметом их рассмотрения.

Это-то я очень хорошо знаю.

Но ведь когда они вдобавок пользуются чертежами и делают отсюда выводы, их мысль обращена но на чертеж, а на те фигуры, подобием которых он служит. Выводы свои они делают только для четырехугольника самого по себе и его диагонали, а не для той диагонали, которую они начертили. Так и во всем остальном. То же самое относится к произведениям ваяния и живописи: от них может падать тень, и возможны их отражения в воде, но сами они служат лишь образным выражением того, что можно видеть не иначе как мысленным взором.

511- Ты прав.

Вот об этом виде умопостигаемого я тогда и говорил: душа в своем стремлении к нему бывает вынуждена пользоваться предпосылками и потому не восходит к его началу, так как она не в состоянии выйти за пределы предполагаемого и пользуется лишь образными подобиями, выраженными в низших вещах, особенно в тех, в которых она находит и почитает более отчетливое их выражение.

Я понимаю: ты говоришь о том, что изучают при помощи геометрии и родственных ей приемов.

Пойми также, что вторым разделом умопостигаемого я называю то, чего наш разум достигает с помощью диалектической способности. Свои предположения он не выдает за нечто изначальное, напротив, они для него только предположения, как таковые, то есть некие подступы и устремления к началу всего, которое уже не предположительно. Достигнув его и придерживаясь всего, с чем оно связано, он приходит затем к заключению, вовсе не пользуясь ничем чувственным, но лишь самими идеями в их взаимном отношении, и его выводы относятся только к ним.

Я понимаю, хотя и не в достаточной степени:

мне кажется, ты говоришь о сложных вещах. Однако ты хочешь установить, что бытие и все умопостигаемое при помощи диалектики можно созерцать яснее, чем то, что рассматривается с помощью только так называемых наук, которые исходят из предположений. Правда, и такие исследователи бывают вынуждены созерцать область умопостигаемого при помощи рассудка, а не посредством ощущений, но поскольку они рассматривают ее на основании своих предположений, не восходя к первоначалу, то, по-твоему, они и не могут постигнуть ее умом, хотя она вполне умопостигаема, если постичь ее первоначало. Рассудком же ты называешь, по-моему, ту способность, которая встречается у занимающихся геометрией и им подобных. Однако это еще не ум, так как рассудок 24 занимает промежуточное положение между мнением и умом.

Ты выказал полнейшее понимание. С указаннными четырьмя отрезками соотнеси мне те четыре состояния, что возникают в душе: на высшей ступени - разум, на второй - рассудок, третье место удели вере, а последнее - уподоблению 25 , и расположи их соответственно, считая, что насколько то или иное состояние причастно истине, столько же в нем и достоверности.

Понимаю. Я согласен и расположу их так, как ты говоришь.

[В начало]

1 В греч. подлиннике стоит слово aneleytheria: "несвободный". "недостойный свободного человека" образ действия; схолиаст объясняет это слово как "низменное отношение к деньгам", противопоставляя его щедрости и широте души (megaloprepeia). Этим последним термином Платон обозначает великодушие или выдающуюся натуру (см. ниже, 487а), т. e. нравственную щедрость человека, а не только щедрость в отношении денег. См. также т. 1, прим. 8 к диалогу "Менон".

2 О значении соразмерности и меры у Платона см. выше, прим. 41 к диалогу "Филеб".

3 Mом - бог злоязычия и насмешки, сын Ночи (см. Гесиод . Теогония, 214). У Лукиана Мом критикует все, что создали Афина, Посейдон и Гефест ("Гермотим", 20 ).

4 Козлоподобный олень , или "трагелаф", - фантастическое составное существо. У Аристофана ("Лягушки", 937) трагелаф наряду с "конепетухом" символизирует высокопарность и сложность эсхиловской трагедии.

5 Мандрагора - растение с корнем в виде человеческой фигурки, известное своим снотворным действием.

6 Этот эпитет применили к Сократу его обвинители. Ср. т. 1, "Апология Сократа", 18b-с и 19b-с, а также прим. 8 и 11.

7 Аристотель приписал поэту Симониду Кеосскому слова, чти "мудрецы постоянно торчат у дверей богатых" (см. Rhet. II Id, 1391а 8-12). Однако схолиаст к данному месту приводит разговор Сократа с неким Евбулом, которому Сократ остроумно возразил, что мудрецы у дверей богатых знают, что им нужно из того, что раздают богачи, а эти последние не знают, что они получат от мудрецов. Близкий к этому рассказ о беседе философа киренаика Аристиппа и тирана Дионисия Сиракузского находим у Диогена Лаэртского (II 8, 69).

8 Отзвук этой поговорки мы встречаем в "Пире" (176с): "Сократ не в счет".

9 Божественный удел , по Платону, даруется людям независимо от воспитания. В "Меноне", например, говорится о том, что государственные люди не научаются добродетели (94b-e), но мудры "от бога" (99b-d).

10 Схолиаст к данному месту Платона поясняет эту пословицу рассказом о Диомеде и Одиссее, похитивших палладий Афины в Трое.

11 О разнице между истинной философией и софистикой см. т. 1, прим. 32 к диалогу "Горгий". Вопросу определения софиста посвящен Платоном диалог "Софист" (см. т. 2).

12 Феаг упоминается в "Апологии Сократа" (33е) среди учеников Сократа. См. т. 1, прим. 38 к "Апологии Сократа". Этому лицу посвящен у Платона диалог "Феаг".

13 О божественном знамении , или о гении Сократа, см. т. 1, прим. 29а и 33 к "Апологии Сократа".

14 Об этой пословице см. выше, прим. 15 к кн. IV.

15 У Гераклита "не только ежедневно новое солнце, но солнце постоянно, непрерывно обновляется" (В6 D).

16 Гомеровское обычное наименование героев: "божественный", "подобный богу", "равный богу" идет от мифологического представления о причастности героев богам, от которых они некогда все произошли; кроме того, здесь наличествует поэтическое понимание "божественного" как наилучшего, прекрасного.

17 См. кн. IV 439с-d.

18 Об идее блага, воплощенной в творце мира - демиурге - см. "Тимей", 29а. Ср. "Государство", VI 507с, 510а - 511d. Единое "Парменида" есть также не что иное, как высшее благо. Учение Платона о благе было настолько известно в античности, что вошло даже в поговорку. Диоген Лаэртский приводит слова из комедии Амфиса: "А что касается блага, какое оно... то я знаю о нем не больше, чем я знаю о благе Платона" (фр. 6 Kock).

19 О разных пониманиях блага см. в "Филебе" (11b), где для одних оно - "радость, наслаждение, удовольствие", а для других - "разумение, мышление, память и то, что сродно с ними: правильное мнение и истинные суждения". По Аристотелю, "люди образуют понятия блага и блаженства сообразно с жизнью, которую они ведут", причем "толпа" видит благо в наслаждении (Eth. Nic. I 3, 1095e 14-16).

20 В "Филебе" Сократ говорит Протарху, что нельзя верить учению, которое все противоположности приводит к единству (13е-14а); он имеет здесь в виду обычную софистическую игру словами.

21 О знании и мнении см. т. 1, прим. 44 к диалогу "Менон". Весь диалог "Теэтет" посвящен критике сенсуализма как источника ложных мнений.

22 Родитель : здесь-то высшее благо , которое в "Тимее" именуется демиургом (ср. выше, прим. 18).

23 Все предшествующие рассуждения, начиная с 508а, подводят собеседников Сократа к мысли об идее высшего блага, которое ни от чего не зависит, само себя определяет, находясь за пределами бытия (epeceina tês ousias-509b), и является не чем иным, как тем беспредпосылочным началом (archê anypothetos - 510b), которое символически можно выразить в образе Солнца (509а), всё одаряющего, дающего человеку возможность видения мира, но вместе с тем ослепительно недоступного.

Идея Солнца как высшего блага была чрезвычайно симптоматична для кануна эллинизма, каковым явилось время написания "Государства". Поздняя античность видела в Солнце объединяющую и организующую весь мир силу в противовес архаической матери-Земле и раннеклассическим четырем элементам (вода, воздух, земля, огонь) натурфилософов.

Такую первостепенную роль Солнце получило не сразу. В традиционной генеалогии Гесиода Гея и Уран рождают, среди других своих детей, титанов Гипериона и Фейю (Theog. 132-135), которые, "сочетавшись в любви", в свою очередь рождают Солпце-Гелиоса, Селену-Луну и Эос-Зарю (371-374). У Гомера Гелиос имеет свой остров Тринакию, где пасутся тучные стада быков и овец (Od. XII 380 ел.).

Мифологический Гелиос у досократиков отождествлялся с Зевсом (Ферекид А 9), Гефестом, Аполлоном и огнем (Феаген, 2), прямо именуясь у орфиков Гелиосом-Огнем (1 В 21). Он-"владыка" у Эмпедокла (31 В 47) и "отец растений" у Анаксагора (59 А 117), хотя тот же Анаксагор видит в Солнце только "огненную массу" (А 1), а Гераклит говорит: "Солнце не преступит положенной ему меры" (22В94). Скромное место Солнца, хотя оно и "бог" (5 В, la), наглядно выступает у пифагорейцев, в космологической системе которых в центре Вселенной находится мировой огонь - Гестия, а Солнце занимает место рядом с Луной и Землей (Филолай А 16).

Объединение Солнца-Гелиоса с Фебом-Аполлоном, великим организующим и оформляющим началом, способствовало представлению о Солнце как универсальной мировой силе. Это объединение, начавшееся еще в доклассическую эпоху, превратилось в прямое отождествление в литературе и философии эпохи эллинизма. У стоика Корнута (XXII) Аполлон прежде всего-это Солнце и огонь. Дионисий Галикарнасский тоже прямо отождествляет Аполлона и Солнце (Opusc. II 256, 14-16). Аполлону-Солнцу посвящен гимн Месомеда, вольноотпущенника императора Адриана (С. Jan . Musici scriptores graeci. Lips., 1895, 460-468). Дион Xpисостом (II в. н. э.) говорит, что "некоторые считают одним и тем же Аполлона, Гелиоса и Диониса" (I р. 347, 27 ел.). Но для Плутарха (De Pyth. orac. 12) Аполлон является Солнцем не в буквальном, физическом смысле, но по своим "истечениям и переменам", когда Аполлон одновременно становится всеми стихиями, в том числе и огненной (De E Delph. 21), и утверждается, что "Солнце является его порождением и вечно становящимся произведением всего сущего" (De def. orac. 42). Плутарх, таким образом, впервые делает попытку философски осмыслить принцип, объединяющий Аполлона и Солнце, прокладывая тем самым дорогу неоплатоническому единому , "формообразующей" монад" Ямвлиха (In Nicom. arithm. introd. 13, 1-14, 3). У Плотина, как И у Платона, божественное нельзя созерцать физическими глазами, но только внутренним зрением (V 8, 10). Для Порфирия Аполлон - "солнечный ум" (см. Prod. In Plat. Tim. I 159, 26 сл.). Прокл не сомневается в тождестве Аполлона и Солнца (In Tim. Ill 284, 1-4), причем, по Проклу, аполлоновский свет, проходя через мировой ум , освещает весь чувственный мир. Наконец, понимание Солнца как максимально универсальной мощной живительной силы, однако не личностной, а физической, нашло свое воплощение в знаменитой речи "К царю Солнцу" неоплатоника Юлиана. Так представление о Солнце как высшей надмировой идее, управляющей Вселенной и ее организующей, укрепилось в поздней античности. Ср. также т. 2, "Теэтет", 153d.

Анализ беспредпосылочного начала Платона со ссылками на современные философские учения дан в книге А . Ф . Лосева "История античной эстетики" (М., 1969, стр. 627-634). А. Ф. Лосеву принадлежит также вышеуказанный перевод этого термина.

24 Рассудок (dianoia) является здесь промежуточной категорией между мнением (doxa) и умом (nous), причастными соответственно чувственному и идеальному мирам.

25 Разум (noesis) и рассудок (dianoia) относятся Платоном к сфере умопостигаемой, а вера и уподобление - к сфере чувственной.

Казарменно-тоталитарные черты идеального государства Платона полнее обрисованы в статье Платон «Государство» – реферат с цитатами .

Согласно учению Платона, истинное философское знание порождает добродетель. У Платона, как и у Сократа , добродетель – только практическое применение знания и, в соединении с ним, служит единственным истинным путем к счастью. В трактате «Государство» (см. его полный текст) Платон называет добродетель направлением деятельности каждой части души к достижению той цели, какую имеет эта часть, такою деятельностью этой части, какая соответствует её природе. Добродетель разумной части души – мудрость, добродетель воли – мужество, добродетель чувственной части души – воздержность (Sophrosyne); общая правильная деятельность всех трех частей души производит справедливость, возникающую из их гармонии.

Великий греческий философ Платон

Платон учил, что эти четыре «основные добродетели» доставляют счастье и отдельному человеку и государству. Как в отдельном человеке, так и в государстве они должны быть гармонически соединены. Связь между ними должна состоять в том, чтобы мужество, принадлежащее главным образом военному сословию, и воздержность, принадлежащая главным образом трудящемуся сословию (поселянам и промышленникам), были подчинены руководству философов, людей царственной души, которые обладают мудростью, потому одни только и способны хорошо править государством, и чтобы справедливость владычествовала над всем и возбуждала каждого человека добросовестно исполнять свою обязанность. Платон считал, что в гармоническом сочетании этих основных сил состоит благо государства, чья цель – «делать граждан хорошими людьми».

По учению Платона, идеальное государство (аристократическое в истинном смысле слова) представляет своим устройством подобие человека, нравственные силы которого находятся в правильном отношении между собою; дурные формы государственного устройства соответствуют состояниям человеческой души под владычеством пороков: тимократия (правление богатых) соответствует корыстолюбию, олигархия – честолюбию, демократия – легкомыслию и расточительности, тирания – полной нравственной испорченности. Главное условие благоденствия государства состоит в том, чтобы правители обладали знанием истины и добродетелью. «Если не будут править государствами философы, или правители государств не будут ревностно заниматься философией, – учил Платон, – если власть и философия не соединятся в одних руках, то нет конца страданиям для государств и для человечества». Потому он считает делом величайшей важности то, чтобы будущие правители получили философское образование, и подробно объясняет, как следует вести их воспитание. Воспитывать их должно государство; оно должно наблюдать, чтоб они учились музыке, поэзии, гимнастике, математике. О воспитании трудящегося сословия Платон не говорит.

Поэты и художники должны находиться под постоянным надзором государства; оно должно наблюдать, чтобы поэты писали, и художники создавали только благородные, полезные произведения, которыми укреплялось бы в гражданах убеждение, что только добродетельный счастлив, а порочный всегда несчастен. Лирическая поэзия должна в сочетании с простою, возвышенною музыкою прославлять богов и благородных людей; эпическая поэзия должна рассказывать только такие события и речи, которые могут служить хорошим нравственным примером; драматическая поэзия и мифология передают о богах дурные вымыслы, потому должны быть изгнаны из государства. Основная мысль трактата Платона «Государство» состоит в том, чтобы показать, какими способами могут быть осуществлены в области нравственной свободы те вечные законы истины, совершенства и гармонии, которые осуществлены творцом в устройстве вселенной .

Трактат Платона «Государство» – изображение поэтического идеала. Но очень может быть, что, изображая этот идеал, он имел практическую цель, хотел показать афинянам, какие учреждения должны установить они, чтобы спасти от гибели свое совершенно расстроенное государство; для этого, по мнению Платона, им надо было ввести у себя организацию быта, основанную на подавлении личной свободы. Материалами для построения этой организации послужили ему дорийские обычаи и учреждения; они вообще очень нравились ему; в дополнение к ним, он взял предания о пифагорейском союзе . Эти материалы Платон переработал и систематизировал сообразно своим принципам своего учения, по которым все индивидуальное совершенно подчинено общему, и человек должен быть лишь гражданином. Результатом этой умственной работы Платона стал план такого государства, в котором люди разделены по сословиям и профессиям, похожим на касты, установлена общность женщин и имущества; подрастающее поколение воспитывается под строжайшим заведованием правительства.

Всем этим учение Платона о государстве совершенно устраняет всякую самостоятельность человека, всякую свободу личности. Учёный Брандис говорит: «Чтобы создать полное единство, полную гармонию, Платон совершенно подчиняет личные цели человека целям общества, личную волю, личное счастье – воле и благу общества; отдает собственность, труд, воспитание, искусство, науку, обычаи, религию в безусловное распоряжение правительства, приносит в жертву целям государства даже брак и семейную жизнь». Платон ставит воспитание детей под надзор государства; он определяет, когда люди должны вступать в половую связь, определяет допустимое число детей. В идеальном государстве Платона нет семьи; дети сразу после рождения передаются в общественные воспитательные дома, так что родители даже не знают своих детей, а дети родителей. Частная собственность и частное домашнее хозяйство отменяются. Высшие сословия (правители и воины) содержатся на счет государства, которое берет себе все добываемое трудящимся сословием. Женщины, не имея домашнего хозяйства, принимают участие в войне, в государственных делах, получают общественное воспитание, как мужчины. Государство Платона – государство греческое; потому в войнах с другими греками оно не должно делать пленных рабами; но в войнах с варварами может обращать пленных в рабство, так как варвары природные враги греков. Платон так далек от признания человеческого достоинства во всех людях, что в его государстве остается рабство.

Некоторые законы своего идеального государства Платон заимствовал из дорийских учреждений. Другие должны считаться выводами из его принципов его учения (общность женщин и имуществ, научное образование правителей). На мысль об общности жен и имуществ могли, впрочем, наводить Платона некоторые черты спартанского быта. «Строгое подчинение человека обществу, политическому единству, сисситии , суровый образ жизни людей военного сословия, устранение их от занятий земледелием и ремеслами, которым были в спартанском государстве предоставлены исключительно периэкам и илотам , участие девушек и женщин в гимнастических упражнениях, военный характер этих упражнений, строгость и простота поэзии и музыки, изгнание поэтов, выбрасывание младенцев, родившихся слабыми, устранение молодых людей от участия в управлении, аристократический характер государственного устройства – все это достаточно показывает, что автор трактата «Государство», Платон, был приверженцем доризма». (Целлер).

Основная цель, которую ставил перед собой Платон, состояла в создании государства, которое было бы наиболее прочным и стабильным. Платон стремился к тому, чтобы обосновать идею идеального государства и воплотить его в жизнь.

По глубокому убеждению Платона, в основе общества должна лежать идея справедливости. Платон полагал, что идеальное государство должно включать в себя три сословия: ремесленников, воинов и мудрецов. Платон в соответствии со своей концепцией устройства человеческой души выделял три добродетели: сдержанность, мужество и мудрость. Ремесленники – это те люди, у которых преобладают вожделения; именно они должны производить общественные блага и торговать ими. Основной добродетелью ремесленников Платон считал сдержанность. Воины – это люди, которые в своем развитии достигли высоких волевых качеств и мужественности, а потому на них должна быть возложена обязанность защищать государство; их основная добродетель – мужество. И лишь те люди, которые достигли наибольшей высоты в человеческом развитии, то есть мудрецы, должны обладать правом руководить государством.

Происхождение государства вполне правдоподобно: разделение труда приводит к обмену между людьми, а обмен удобен, если жить вместе. Мысль о разделении труда и лежит в основе платоновской утопии.

Правители, то есть философы, должны обладать такой добродетелью, как мудрость – способность к пониманию блага. Платон существенно расширяет понятие блага, определяя его как цель и причину всякого бытия. С точки зрения Платона, человек познает бытие лишь благодаря существованию блага: «Так вот, то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать, это ты и считай идеей блага… Считай, что и познаваемые вещи не только могут познаваться лишь благодаря благу, но оно дает им и бытие, и существование, хотя само благо не есть существование, оно – за пределами существования, превышая его достоинством и силой».

Благо придает миру единство, меру и порядок; оно является причиной не только того, что мир познаваем, но и того, что вещи обладают бытием. Платон сравнивает благо с солнцем, которое, освещая предметы, делает их видимыми, а также дает жизнь растениям, животным и людям.

Из этого и вытекает необходимость того, что править идеальным государством должны философы.

По мнению Платона, рождение и воспитание детей – это дело государственной важности, а потому семья не может брать на себя эти обязанности. Соответственно, эту роль берет на себя государство, отбирая детей и их матерей и воспитывая их в соответствии с их способностями. Это необходимо для того, чтобы отобрать лучших, которые смогут управлять государством и защищать его. Следовательно, «собственность» на детей также является коллективной, как и собственность на предметы быта.

Платон полагает, что государство должно готовить (воспитывать) также философов – будущих правителей. Это необходимо потому, что государство не в состоянии ограничить правителя; следовательно. управлять государством должны только специально подготовленные люди, в обратном случае они не будут стремиться к благу граждан и государства в целом. Подготовка правителей, по Платону, должна включать начальное образование – изучение музыки, поэзии и гимнастики до достижения двадцатилетнего возраста, изучение астрономии, математики и гармонии в течение 10 лет, затем изучение философии в течение 5 лет с последующей практической государственной деятельностью.

В платоновском идеальном государстве практически нет места искусству. Платон полагал, что искусство в большинстве его проявлений способствует развитию изнеженности; следовательно, оно в целом вредно для государства и должно быть запрещено.

Платон негативно относился к частной собственности. С его точки зрения, наличие частной собственности представляет собой соблазн для тех, кто обладает властью; по этой причине необходимо исключить возможность корыстных мыслей, просто запретив частную собственность.

Идеальному типу государства Платон противопоставил отрицательный тип, который может существовать в четырех формах: тимократии, олигархии, демократии, тирании. Тимократия – форма правления, при которой власть принадлежит честолюбцам и процветает страсть к обогащению, при этом образ жизни становится роскошным. Далее следует олигархия, при которой власть принадлежит немногим, господствующим над большинством. Она находится в руках богатых, которые постепенно растрачивают свое имущество, превращаются в бедняков и совершенно бесполезных членов общества. Демократия возникает как результат восстания бедняков против богатых, при этом богатые уничтожаются, а власть распределяется между оставшимися членами общества. За демократией следует тирания, являющаяся результатом вырождения демократии. Согласно Платону, избыток чего-либо приводит к своей противоположности. Поэтому избыток свободы, как считает Платон, приводит к рабству, тирания рождается из демократии как высочайшей свободы.

Идеальная государственная система, согласно Платону, обладает чертами нравственной и политической организации и направлена на решение важных государственных задач. К ним он относит следующие задачи: защита государства от врагов, осуществление систематического снабжения граждан, развитие духовной культуры общества. В выполнении этих задач состоит осуществление идеи блага как идеи, правящей миром.

Платоновское государство – это теоретическая схема утопического государства, в котором жизнь общества подчинена строгому государственному контролю.

Учение Платона о законах.

Большое внимание Платон уделял вопросу о законе, являющемуся одним из главнейших во всей его системе политических взглядов. Платон связывает понятие закона со справедливостью. Закон есть то, что устраивает всех людей, делает их жизнь в сообществе друг с другом вполне приемлемой: «Людям необходимо установить законы, иначе они ничем не будут отличаться от самых диких зверей». Платон считал, что закон и порядок понятия тождественные. Закон - основная опора, на которой держится государство. Защищая интересы граждан, он все-таки высшей целью имеет благо государства.

Закон должен быть выше правителей, являющихся лишь слугами закона: «Не ради нового словца назвал я сейчас правителей служителями законов: я действительно убежден, что спасение государства зависит от этого больше, чем от чего-то иного. В противном случае государство гибнет. Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там же, где закон - владыка над правителями, а они - его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, которые только могут даровать государствам боги».

Платон различает правильные и неправильные законы. «Правильны лишь те законы, которые установлены ради общего блага всего государства в целом, а не какой-то узкой властвующей группы. В последнем случае, согласно Платону, и вовсе государственная организация жизни». «Мы признаем, что там, где законы установлены в интересах нескольких человек, речь идет не о государственном устройстве, а только о внутренних распрях».

В «Законах» Платон основную ставку делает на детальные и суровые законы, которые скрупулезно и жестоко регламентируют публичную и частную жизнь людей, определяя распорядок дня и ночи. Существенное значение придается идеологической обработке проектируемого государства путем внушения представлений о божественности и незыблемости учрежденных порядков и законов, суровых, загробных карах за их нарушение и т.п.».

В «Законах» Платон формулирует актуальный и по сей день принцип неотвратимости наказания за совершенное преступление.

«Вообще никто никогда не должен оставаться безнаказанным, за какой бы то ни было поступок, даже если совершивший его бежал за пределы государства». К видам наказания он относит: смерть, тюремное заключение, палочные удары, унизительные места для сидения и стояния или стояние возле святилищ на окраине страны; либо наказанием должна быть денежная пеня.

Цель уголовного наказания, по учению Платона о законах, заключается в предупреждении повторения преступлений. Наказание налагается не ради совершившегося преступления, а ради предупреждения их повторения в будущем. Наказание приводит к достижению этой цели трояким способом:

1) исправлением самого преступника, для которого оно является как бы лекарством, исцеляющим его нравственный недуг;

2) устранением влияния дурного примера на сограждан;

3) избавлением государства от опасного, вредного члена.

Наказание вообще не налагается с тем, чтобы причинить зло наказываемому; напротив, оно или исправляет его, или препятствует ему сделаться еще хуже. Если же наказываемый неисправим, его подвергают смерти. Наказание не должно распространяться на семью. Однако, если сразу и отец, и дед, и прадед были осуждены на смерть, правнуки подвергаются изгнанию.

В «Законах» Платона большинство преступлений карается смертной казнью. «А за оскорбление богов, родителей и государства Платон помимо смерти предлагает еще и вечные муки».

Существуют преступники «неизвинимые»: осквернитель храмов, изменник или заговорщик, желающий стать тираном и намеренно проливающий невинную кровь; все они должны подвергаться крайнему наказанию. «Платон различает неодинаковые роды человекоубийства; в некоторых случаях достаточною карою он признает пеню; в других изгнание; отцеубийце же он назначает более страшную казнь: тот должен быть умерщвлен по суду; тело его должно быть выставлено на соединение трех дорог, а затем брошено на окраину дороги; «преступник, уничтоживший жизнь, которая должна бы была быть ему дороже чем чья-либо, именно собственную», должен быть похоронен один в пустоши, без указания места его погребения могилою или памятником».

Хотя «Законы» и являются проектом, наиболее приближенным к действительности, Платон и здесь остается чистым идеалистом. «Хотя он имел в виду представить устройство, приспособленное к человеческой природе, однако и здесь свобода вполне приносится в жертву общественной цели».

9) политико правовое учение аристотеля

Аристотель (384 - 322 гг. до н.э.). Сын врача при дворе македонского царя, родился в Стагире, на полуострове Халкидика (отсюда второе имя философа Стагирит). Образование получил в Афинах. С 367 г. до н.э. 20 лет проводит в платоновской академии, сначала в качестве ученика, а затем преподавателя. После смерти Платона покидает Академию, живет в ряде городов Греции, занимается научной и преподавательской деятельностью. С 343 - воспитатель Александра Македонского. В 335 г. до н.э. вернулся в Афины и создал свою школу - Ликей. В это время Греция находилась под властью Македонии, поэтому после смерти Александра Аристотель оказывается в немилости у афинян, его обвинят в безбожии, он вынужден уехать из Афин и через год умирает.

Аристотель - самый прославленный ученик Платона. Но он не следовал механически его учению, и даже критиковал Платона, это был равный ему по масштабу философ.

Основные произведения: Свое политико-правовое учение он изложил в трактатах «Политика», «Никомахова этика», «Афинская полития» и «Этика». Аристотель основал около 14 наук, в том числе и политическую. Политику он понимал значительно шире, чем это принято в настоящее время, включая в нее этику, экономику, право.

Государство .

Происхождение государства . Согласно учению Аристотеля, государство является продуктом естественного развития и образуется вследствие природного влечения человека к общению. Есть три ступени объединения, которые люди создают последовательно в своем естественном стремлении к общению: семья, деревня и государство (полис).

Государство - это общение подобных друг другу людей ради достижения возможно лучшей жизни. Аристотель вкладывает в данное определение конкретное содержание: люди – это только свободные граждане греческих полисов, но только не рабы и не варвары. Цель государства – благо людей. Критикуя платоновский коммунистический проект идеального государства, Аристотель считает, что общность имущества противоестественна, а частная соответствует природе человека. Частная собственность коренится в самой человеческой природе и является неотъемлемым элементом семьи. Аристотель выделяет две формы накопления богатства. Первая - создание материальных ценностей своим трудом, при этом увеличивается и богатство полиса, вторая форма - торговля, спекуляция или эгоистическое накопление, перекачка готовых ценностей. Защищает частную собственность, но лишь первую форму.

Аристотель выделяет следующие обязательные признаки государства:

· единство власти и территории;

· власть распространяется на свободных и равных граждан, т.е. на тех, кто участвует в политической жизни;

· социальная основа власти – собственники земли.

Намного опередил свое время Аристотель в своем учении о трех элементах структуры государственной власти: законодательный орган, правительственный и судебный. Таким образом, задолго до Ш.-Л. Монтескьё он дифференцирует эту власть на три ветви, каждая из которых, имея специфическое, только ей присущее устройство, должна соответствовать характеру правления.

Форма государства. Классификация форм государства во многом повторяет платоновскую. Чтобы отыскать совершенную форму, Аристотель вместе с учениками проанализировал более 150 конституций и проектов государств, рассматривая причины государственных переворотов. Классификация форм проводится по двум критериям: - по числу правящих (один, немногие и большинство) и по достигаемым целям (общее благо и личная выгода). Отсюда выделены три «правильные» формы: монархия, аристократия и полития и три «неправильные»: тирания, олигархия и демократия.

Политические симпатии Аристотеля на стороне политии - смешанной форме, возникающей из сочетания демократии и олигархии. Полития представляет собой строй, при котором преобладает собственность средних размеров, что гарантирует «самодостаточность» семей и ослабляет противоречие между богатством и бедностью.

Право. Право Аристотель самым тесным образом связывает с государством. Право - это нормы, регулирующие общественную жизнь, придающие ей стабильность. Важнейший его признак - принудительная сила. Право, по Аристотелю, - это воплощение справедливости. Цель права, как и государства, общее благо, поэтому оно, конечно, ассоциируется со справедливостью.

Само право философ разделяет на естественное и условное.

Естественное право то, которое не нуждается в законодательном закреплении, оно всеми признано. К нему относятся общественные явления, существующие от «природы»: семья, рабство, частная собственность и др.

Условное право, т.е. нормы, установленные людьми, в форме законов и соглашений. При этом он различает писаные и неписаные законы, а также обычаи.

Аристотель – сторонник стабильности права. Он писал, что закон может быть справедливым и несправедливым, но, тем не менее, даже несправедливый закон имеет обязательную силу, иначе в обществе не будет порядка.

Вклад Аристотеля в историю политико-правовых учений очень велик и по масштабу влияния на последующее развитие философской мысли не имеет себе равных.

10) политико правовое учение цицерона

Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н. э.) был государствен­ным деятелем, активным политиком, оратором, юристом, филосо­фом, писателем. Он жил в бурный период истории, когда в острой борьбе за власть различных диктаторов, триумвиров, заговорщи­ков Римская республика претерпевала углубляющийся кризис и по тенденции сменялась единовластием императора. Цицерон был убежденным сторонником сохранения и укрепления "сенатской рес­публики", основанной на "заветах предков".

Политико-правовое учение Цицерона сложилось под сильным влиянием греческой философии. Свои основные труды он назвал "О республике" (De republica; чаще переводится "О государстве") и "О законах" (De legibus); оба произведения написаны в форме диалогов. Явное подражание Платону подчеркивается и названия­ми этих произведений, и формой изложения. Но Цицерон - само­бытный мыслитель, не только излагавший ряд идей греческих ав­торов, но и полемизировавший с ними, и, главное, стремившийся выразить в политической и правовой философии острые проблемы своей страны и эпохи, построить практически осуществимую и ак­туальную теорию. Литературное наследие Цицерона обширно. Он писал не только о политике и философии, но и об ораторском ис­кусстве, о природе богов, о благе и зле, оставил сборники своих речей (наиболее знаменита обличительная речь против Катилины). Цицерона нередко упрекали за эклектицизм, за частое изменение взглядов. Тем не менее в истории философии и истории полити­ческих и правовых учений он остался одним из виднейших (если не самым видным) мыслителей Древнего Рима.

Цицерону принадлежит знаменитое определение государства как дела народного (res publica est res populi): "Государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов".

Это определение имеет ряд существенн

ых достоинств. Во-пер­вых, в понятие государства включено понятие народа как особой общности людей; во-вторых, народ не отождествляется с "демо­сом", способным переродиться в "охлос", а рассматривается как духовная и социальная общность людей, соединенных едиными пред­ставлениями о праве и общими интересами; в-третьих, наконец, право рассматривается не как "веление государства", "признак го­сударственной власти", а как основа объединения народа, "достоя­нием" которого является государство.

В эпоху Цицерона термин "res publica" юридически означал имущество ("res"), находящееся в общем, всенародном пользова­нии римской гражданской общины (civitas Romana). Можно заме­тить, что к Римскому государству того времени это определение не подходило хотя бы потому, что границы Римского государства вышли далеко за пределы первоначальной римской общины, а население самого Рима все больше распадалось на враждебные и борющиеся политические группировки, имеющие разные понятия о праве и противоположные интересы.

Тем не менее данное Цицероном определение государства (точ­нее - "республики") оставило глубокий след в истории политичес­кой мысли. Уже христианские авторы, отвергавшие языческую философию, утверждали, что это определение настолько хорошо, что оно подходит только к церкви (см. далее § 5). Политические теоре­тики Нового времени (Боден, Гроций и др.) либо брали это опреде­ление за основу собственного понятия государства, либо именовали республикой правильно устроенное государство, основанное на пра­вовой общности граждан (Кант).

Цицерон придавал важное значение государственному устрой­ству. Причиной объединения людей в государство он называл врож­денную потребность жить вместе. Следуя Полибию, Цицерон писал о видах государственного устройства (монархия, аристократия, де­мократия) и о неизбежности их вырождения: "Все виды государ­ственного устройства, упомянутые выше, легко превращаются в свою порочную противоположность, - вследствие чего царь ока­зывается властелином, оптиматы кликой, народ изменчивой тол­пой". Вслед за Полибием, за сто лет до этого воспевшим Римскую республику, Цицерон пишет о смешанном государственном уст­ройстве как о наиболее стабильном и прочном. "Из трех указанных видов государственного устройства, - писал Цицерон, - самым лучшим является царская власть, но царскую власть превзойдет такая, которая будет образована путем равномерного смешения трех наилучших видов государственного устройства. Ибо желательно, чтобы в государстве было нечто выдающееся и царственное, чтобы одна часть власти была уделена и вручена авторитету первенству­ющих людей, а некоторые дела были предоставлены суждению и воле народа".

Цицерон писал, что прочность государства зависит от его уст­ройства и от незыблемости законов - "подобно тому, как магист­ратами руководят законы, так народом руководят магистраты; магистрат - это закон говорящий, а закон - это безмолвный ма­гистрат". Однако, рассуждал Цицерон, не всякие законы и уста­новления могут считаться правом. Справедливости противоречат законы тиранов, законы, установленные в расчете на выгоду. "Если бы права устанавливались повелениями народов, решениями пер­венствующих людей, приговорами судей, то существовало бы пра­во разбойничать, право прелюбодействовать, право предъявлять подложные завещания, - если бы права эти могли получить одоб­рение голосованием или решением толпы".

Источник законов и права Цицерон искал в природе человека и общества, так как вне семьи, гражданской общины, государства люди существовать не могут. Вслед за стоиками он рассуждал о божественном законе разума, образующем единую для всех спра­ведливость: "Закон есть заложенный в природе высший разум, - писал Цицерон, - велящий нам совершать то, что следует совер­шать, и запрещающий противоположное... Закон есть решение, от­личающее справедливое от несправедливого и выраженное в соответствии с древнейшим началом всего сущего - природой, с кото­рой сообразуются человеческие законы, дурных людей карающие казнью и защищающие и оберегающие честных".

Нетрудно заметить, что справедливость Цицерон определял как отсутствие несправедливости. Это, действительно, так - Цицерон порицал как несправедливые ряд законов его времени - таковы земельные и хлебные законы некоторых трибунов, обострявшие раскол римской общины, закон, дававший диктатору Сулле право без суда казнить граждан1, любые законы, ослабляющие единство римского народа. Цицерон был убежденным сторонником "сенат­ской республики", основанной на солидарности римского народа: "Наилучшим является государственный строй, оставленный нам предками". Периодом процветания Римского государства, основан­ного на единстве народа, Цицерон считал период примерно от со­глашения патрициев и плебеев (V в. до н. э.) до выступлений крес­тьянства за аграрную реформу (II в. до н. э.). Стремления и смерть трибуна Тиберия Гракха, писал Цицерон, "разделили единый на­род на две части". Это разделение усилилось из-за несогласий в Сенате, из-за диктаторов и мятежных триумвиров.

Жизнь Цицерона закончилась трагично. Блестящий оратор и активный политический деятель периода становления "цезаризма" был казнен по приказу одного из претендентов на высшую власть, вскоре тоже павшего на поле политической борьбы

11) римские юристы о праве и его видах

Эпоха. III в. до н.э. - III в. н.э. Римские юристы играли в этот период огромную роль в жизни общества. Они занимались практической деятельностью по разрешению правовых споров по трем направлениям:

1) отвечали на юридические вопросы частных лиц;

2) сообщали нужные формулы и помогали при заключении сделок;

3) сообщали формулы для ведения дела в суде.

Римские юристы пользовались огромным уважением в

обществе, что гарантировало им в республиканский период выборные должности, в императорский - придворные должности.

Практическая деятельность римских юристов обусловила необходимость толкования права, источниками которого были:

Обычное право;

Законы 12 таблиц;

Законодательство народных собраний;

Эдикты магистратов;

Сенатусконсульты;

Конституции императоров.

Любое толкование предполагает наличие общей культуры. Ее основой стала греческая философия, глубоко проникнутая этической проблематикой.

К числу наиболее известных римских юристов относят

Цельса, Павла, Ульпиана, Модестина, Папиниана, Гая.

Логическое основание правовых взглядов. Огромное влияние на римских юристов оказала философия стоицизма - последнее по времени направление греческой (послеаристотелевской) философии. Стоики говорили не о человеке в империи, а о человеке в мире. Провозглашали идеи космополитизма и индивидуализма. Основное правило стоиков: «Живи сообразно с природой вещей». Стоики считали единственным источником права природу, а единственным правом - естественное право. Этой философией и объясняется преклонение римлян перед естественным правом - справедливостью.

Римские юристы при разборе конкретных юридических дел толковали существующие правовые нормы в духе их соответствия требованиям справедливости или могли изменить старую норму с учетом новых представлений о справедливом праве.

Ульпиан писал о деятельности римских юристов: «нас называют жрецами, ибо мы заботимся о правосудии, возвещаем понятие доброго и справедливого, отделяем справедливое от несправедливого, ... стремясь к истинной, если я не заблуждаюсь, философии, а не к мнимой»

Цельс: право есть искусство добра и справедливости

(jus est ars boni et aequi).

Ульпиан: «Изучающему право надо прежде всего узнать, откуда происходит слово jus; оно получило свое название от justitia (правда, справедливость)...».

Павел: «право означает то, что всегда является справедливым, каково естественное право».

Классификация права. Критерий классификации - благо, которое защищено правом. Это благо может быть общественным, а может быть частным.

Ульпиан, в частности, различал:

Право публичное (jus publicum), которое «относится к положению Римского государства»;

Право частное (jus privatum), которое «относится к пользе отдельных лиц».

Частное право Ульпиан разделил на три вида:

Естественное право;

Право народов;

Цивильное право.

Естественное право (jus naturale) - общее для всех живых существ право, присущее не только человеческому роду, но и всем животным, которые рождаются на земле, на море, а также птицам: «Мы видим, что и животные даже дикие обладают опытом в этом праве».

Согласно естественному праву все рождаются свободными, заключаются браки, воспитываются дети.

Право народов (jus gentium) - право, сложившееся на космополитической основе. Это право, которым пользуются народы, оно является общим только для людей, а не для животных. Согласно этому праву ведутся войны; море признается общим для всех; обеспечивается неприкосновенность послов; люди делятся на свободных и рабов.

Цивильное право (jus civile) - естественное право и право народов, которые адаптированы к потребностям римских граждан: «Цивильное право не отделяется всецело от естественного права или права народов. Итак, если мы добавляем что-либо к общему праву или сокращаем из него, то мы создаем наше собственное право, то есть цивильное. Таким образом, наше право является или писаным или неписаным, как у греков; из законов одни записаны, другие не написаны».

Цивильное право - это для римских граждан право частной собственности и семейное право.

Заслуги римских юристов трудно переоценить.

Римские юристы предложили новую классификацию права, разделив его на публичное и частное.

Многие труды римских юристов (Институции Гая, работы Ульпиана, отрывки из сочинений 38 римских юристов (I-IV в. н.э.)) вошли в единый правовой документ императора Юстиниана I в 534 г., который с 1583 г. стал называться Corpus Juris Civilis (Свод римского гражданского права).

Римское право позднее было рецепировано во многих странах Западной Европы, что является бесспорным свидетельством высокоразвитой правовой культуры, созданной римскими юристами.

С III в. до н.э. началось публичное обучение юриспруденции, которое получило дальнейшее развитие в системе юридического образования Запада.

12) политическое учение августина

Аврелий Августин (Августин Блаженный) (354 - 430 гг. н.э.) - христианский богослов, епископ.
Эпоха. С IV в. н.э. христианство в Римской империи становится государственной религией. Распад и кризиса Римской империи. В 395 г. Римская империя была разделе на на Западную и Восточную. Разграбление Рима в 410 г. вестготами.
Биография. Выходец из Африки: родился на террито рии нынешнего Алжира. Мать - христианка, отец - язычник. До 33 лет тоже был язычником, в 33 года крес тился. Вернулся в Африку, был рукоположен в епископы и с 396 г. - епископ города Гиппона (Северная Африка).
Логическое основание политического учения. Теоцен- тризм (в центре мироздания - Бог). Исходя из этой посылки, Августин предлагает следующее понимание ис тории человечества и самого человека. История человече ства - это осуществление божественных предначертаний. Цель человечества - достижение града Божия. Установит ся вечный мир, будет состояние, в котором невозможно грешить, не будет зла, будет нескончаемый досуг, не будет труда, вызываемого нуждой.
Августин различает две природы человека:
до грехопадения человек был невинным существом;
после грехопадения и понесенного наказания человек стал «смертным, невежественным и подчиненным плоти».
Итак, человек теперь - грешник. Люди совершили грех перед Богом: они отведали от древа познания, отравив тем самым все мироздание.

Основные работы: «О граде Божии», «Исповедь», «Трактат о ересях».
Содержание политического учения. Понимание Авгу стином истории человечества и понимание греховной при роды человека нашло прямое отражение в его политичес ком учении, которое было изложено в книге «О граде Божии» (De civitate Dei).
Происхождение государства. Августин считает, что го сударство является следствием греховной природы челове ка. В подтверждение этого тезиса Августин приводит два доказательства:
согласно Священному писанию от Адама и Евы роди лись Авель и Каин, а Каин убил Авеля. Каин же как раз и является по Священному писанию создателем государства: «и построил Каин город». Авель же, праведник, никакого града не построил. Следовательно, создателем государства явился грешник, братоубийца;
из история Рима известно, что основателем римского государства был Ромул - братоубийца Рема.
Сущность государства. Государство как система господ ства одних людей над другими представляется Августину и как наказание за первородный грех Адама, и как средство предупреждения совершения людьми новых грехов.
Государство предназначено не для достижения людьми счастья и блага (так считали Платон, Аристотель, Цице рон), а только для выживания в этом грешном мире.
Августин допускает, что в правильном (bene constituta) земном государстве человек может испытать лишь отблеск счастья. В государстве, «хорошо управляемом монархами, властителями, законами или всеми вместе, человек может постичь то, что называет счастьем толпа».
Что отличает государство от шайки разбойников?
Августин, рассуждая о справедливых и несправедливых государствах, пришел к выводу, что несправедливое го сударство подобно шайке разбойников: «Итак, при от сутствии справедливости что такое государства, как не большие разбойнические шайки; так как и самые разбой-нические шайки что такое, как не государства в миниа тюре? И они также представляют собой общества людей, управляются властью начальника, связаны обоюдным со глашением и делят добычу по добровольно установленно-
му закону.

Похожая информация.