Родился мирон иванович мержанов. Репрессированный архитектор сталина Проекты в Красноярске

Миро́н Ива́нович Мержа́нов (Миран Оганесович Мержанянц , 23 сентября - декабрь ) - советский архитектор . В 1934-1941 годах - личный архитектор И. В. Сталина , автор проектов дач Сталина и высших руководителей СССР в Кунцеве , Мацесте , Бочаровом Ручье .

В 1943-1954 годах репрессирован, работал в архитектурных «шарашках » от Сочи до Комсомольска-на-Амуре . Автор проектов Золотых Звёзд Героя Советского Союза и Героя Социалистического Труда (1938-1939) .

Биография

Ранние годы и начало карьеры

Архитектор родился в городе Нахичевань-на-Дону (сегодня - в черте Ростова-на-Дону) в преуспевающей армянской семье. Отец Иван служил чиновником и управляющим на фабрике купца Унаняна в Славянске, и приходился дальним родственником И. К. Айвазовскому . Все три сына Ивана стали талантливыми специалистами - каждый в своей области. Средний сын и младший брат Мирона Мартын стал известным спортивным журналистом, основавшим в 1960 еженедельник «Футбол», младший Яков работал театральным художником в Москве, но рано умер. До начала Первой мировой войны Мирон успел закончить классическую гимназию и поступить в Санкт-Петербургский . Подрабатывал чертёжником в мастерской А. И. Таманяна , затем был призван в войска, но на фронт попасть не успел.

Тридцатые годы

В 1929 году Мержанов выиграл открытый конкурс на проектирование санатория РККА в Сочи , который курировал лично К. Е. Ворошилов . Санаторий, финансировавшийся займом среди военных, был открыт 1 июня 1934 года, и в том же году ему было присвоено имя Ворошилова. Архитектор и нарком стали личными друзьями; дружба эта сохранилась и после отставки Ворошилова и освобождения Мержанова. Санаторий выстроен в конструктивистской манере, но Мержанов намеренно маскировал наиболее жёсткие конструктивистские элементы, гармонично соединив простые геометрические формы с горным рельефом побережья. Образ санатория и примыкающего к нему фуникулёра был растиражирован пропагандой, и Мержанов вошёл в обойму наиболее востребованных советских архитекторов.

В 1931 году Мержанов был вызван в Москву и назначен главным архитектором хозуправления ЦИК СССР . Одновременно с завершением ворошиловского санатория, по заданиям ЦИК Мержанов выстроил комплекс государственных дач «Бочаров Ручей ». Руководил проектированием Военно-морской академии в Ленинграде , проектированием зданий для нового города Комсомольск-на-Амуре , совместно с А. К. Буровым построил московский Дом Архитекторов. Во второй половине тридцатых Мержанов строит в Кисловодске два крупных санатория - «Санаторий-отель НКВД» (ныне «Кисловодск») и «Красные камни». Это уже бесспорно сталинская архитектура, причём не ограниченная в средствах на качественную отделку камнем, и сохранившая типичный для архитектора «южный» романтизм.

В 1933-1934 годах Мержанов спроектировал первую сталинскую дачу - т. н. ближнюю дачу в Волынском . Первоначально одноэтажный дом был надстроен до двух этажей в 1943 (по другим источникам 1948), когда архитектор уже сидел в заключении; автор проекта перестройки неизвестен, но вероятно, что был использован проект самого Мержанова. В 1934 году, удовлетворённый заказчик вызвал Мержанова лично и поставил задачу спроектировать комплекс государственных дач в Мацесте , в 1935 году - на Холодной речке близ Гагр . Все эти объекты спроектированы в стиле модернизированной классики (см. постконструктивизм), равноудалённой и от конструктивизма, и от «сталинского ампира», что дало некоторым авторам (Д. Хмельницкий) утверждать, что личные вкусы Сталина существенно отличались от того, что фактически насаждалось в советской архитектуре.

В 1938 году Мержанов разработал ряд проектов Золотой Звезды Героя Советского Союза (первые Герои награждались только орденом Ленина); был выбран наиболее лаконичный вариант. В 1939 году он предложил два варианта медали «Серп и Молот», на этот раз был выбран самый миниатюрный. Официальное утверждение Звёзд состоялось 1 августа 1939-го и 22 мая 1940 года.

Арест и «шарашки»

Krasnoyarsk Krai government building.jpg

Здание администрации Красноярского края

Семья

Напишите отзыв о статье "Мержанов, Мирон Иванович"

Примечания

Литература

Акулов, А. А. Архитектор Сталина: документальная повесть. - Рязань: Издательство «Ситников», 2006. - ISBN 5-902420-11-3
Хмельницкий Д. Зодчий Сталин. - М .: «Новое литературное обозрение», 2007. - ISBN 5-86793-496-9

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мержанов, Мирон Иванович

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.

Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

На вопрос: «Что объединяет уникальные и единственные во всем Подмосковье дома на улицах Циолковского и Карла Маркса, городские "Черёмушки" на улице Гагарина, поликлинику Центральной горбольницы №1 на Октябрьской, детский сад со скульптурными изображениями сказочных героев "Белочка", высотный дом на привокзальной площади, въезд в город со стороны Болшевского шоссе (улица Садовая) и стадион "Вымпел"?» - сегодняшний королёвец даже и не юного возраста вряд ли ответит правильно и однозначно (увы!). Лишь считанные единицы скажут примерно так (хочется верить): «Это детища главного архитектора Калининграда Любови Петровны Гулецкой» . И будут абсолютно правы: именно эта худенькая и маленькая женщина создала неповторимый архитектурный облик нашего Старого города, воочию продемонстрировав потрясающие высоты непревзойденного до сих пор градостроительства.

В дополнение к сказанному приведу цитату из статьи к 100-летию Гулецкой другого уважаемого архитектора, историка архитектуры, дизайнера Сергея Борисовича Мержанова: «Тому, кто был знаком с ней, она запомнилась человеком, удивительным образом сочетающим в себе поистине военную четкость мысли и исполнение задуманного - с редкой доступностью в общении, а непередаваемое чувство юмора - с колоссальной ответственностью за свое дело. Но для всех - даже для тех, кому не посчастливилось знать Любовь Петровну, - в наследство останутся ее творения. Останется архитектура - по словам классика, "летопись мира, которая говорит тогда, когда молчат уже и песни, и предания…"» .

СТРАНИЧКИ БИОГРАФИИ

30 сентября (по документам 4 апреля?) 1911 года в городе Вильно (ныне Вильнюс), в доме предводителя дворянства Федора Федоровича Замковского(в гостях у своего дядюшки!) родилась девочка, которую в соответствии с православной традицией назвали Любовью (в этот день вспоминают святых мучениц Веру, Надежду, Любовь и мать их Софию).

Отец маленькой Любы - Петр Алексеевич Гулецкий был врачом, мать - Александра Сильвестровна Кулеш - учительницей. Интересно отметить, что брат последней был инженером-строителем, одна из его построек - Центральный рынок в Риге, возводившийся первоначально как ангар для «Цеппелинов» (дирижаблей).

Вскоре семья Гулецких перебирается в Одессу, где Петр Алексеевич становится главным врачом военно-морского госпиталя (будучи гражданским человеком). Эту должность, уже в чине действительного статского советника, он занимает вплоть до 1918 года. Александра Сильвестровна не работала, посвящая все свое время детям: дочерям Марии (умрет в пятилетнем возрасте) и Любови и сыну Алексею (погибнет подо Ржевом в 1942 году; его имя среди других участников Ржевской битвы увековечено на памятной стеле).

После окончания гимназии прекрасно рисовавшая с детства Любочка Гулецкая поступила в Одесский Политехникум изобразительных искусств на архитектурный факультет, который окончила в самом начале 30-х годов.

Студентка Гулецкая (конец 1920-х годов),

фотография из архива Н.А.Клементьева, публикуется впервые

Писала она и акварелью, специально ездила на этюды и в дни юности, и в последующие годы… Ее живописные работы бережно сохраняются в семье до сих пор. Вот пара из них:

Ростов Великий (

Цветущий кактус «Царица Ночи» ( из архива Н.А.Клементьева, публикуется впервые)

В 1932 году Любовь Петровна перебралась в Москву.

В начале своей карьеры молодой архитектор Гулецкая много работала над проектами лечебных учреждений и сопутствующей инфраструктуры, будучи сотрудницей больничного сектора « Гипрогора» (Российский институт градостроительства и инвестиционного развития) - одной из ведущих проектных организаций России в области градостроительного планирования территории Российской Федерации , ее регионов и городов , проектирования центров городов , жилых, общественных, производственных зон и комплексов, курортно-рекреационных и природоохранных территорий.

От «Гипрогора» же ей дали квартиру в деревянном доме в Кусково, на территории усадьбы графов Шереметьевых, где она с мужем и сыном Алексеем (родился в 1936 году) прожила почти тридцать лет.

С 1940 года до середины 1960-х годов Гулецкая трудилась в «Росгражданпроекте»: проектировала и строила в Костроме и Владимире (c 1949 по 1952 годы), Ижевске и в Средней Азии.

Примерно в 1956 году совместно с архитектором О.Н.Русаковым и художниками Е.Е.Лансере и К.И.Белогуровой участвовала в реставрационных работах павильона «Шелководство» (бывший павильон Молдавской ССР) Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСХВ до1959 года, сейчас ВДНХ).

Фотография из интернета

В 1958 году Л.П.Гулецкая с семьей переехала в подмосковный Калининград, где ей предложили стать главным архитектором и возглавить проектную мастерскую. Кстати сказать, заниматься нашим городом она начала задолго до переезда, еще в 1947 году, перейдя из « Гипрогора» в закрытую проектную организацию (проектировала калининградские промышленные сооружения на закрытых территориях наших предприятий).

Первоначально жила на улице Карла Маркса в доме №10, квартиру в котором ей выделил лично Алексей Михайлович Исаев, так как дома тогда были ведомственными. А когда ею же был построен первый 9-этажный дом на привокзальной площади с магазином «Заря» на первом этаже, переехала сюда, на улицу Калинина, № 2, где и прожила последние сорок лет жизни. Почему на нем до сих пор нет мемориальной доски с именем фактически выстроившего наш уникальный Старый город архитектора - уму непостижимо!

Фотография из интернета

«ОНА ФОРМИРОВАЛА ОБЛИК ПОДМОСКОВНОГО КАЛИНИНГРАДА»

Ее первенец, 1950-й год

Улица Циолковского, №19

Год 1953-й

Улица Циолковского:

Улица Циолковского, дом № 16/23

Улица Циолковского, дом № 16/23, восточный фасад

Улица Циолковского, дом № 20/22 (фотография из интернета)

Улица Циолковского, дом № 17/21

Улица Циолковского, дома № 17/21 и № 15/16 (общежитие),

фотография после 1953-го года из архива О.Глаголевой

Улица Циолковского, дом № 17/21 (восточный фасад), фотография из интернета

Улица Циолковского, дом № 21/20 (западный фасад)

Улица Циолковского, дом № 21/20 (восточный фасад)

К сожалению, автору статьи не удалось сфотографировать эти великолепные панорамы из трех домов по обе стороны бывшей главной городской магистрали (тогда улицы Сталина, ныне Циолковского) по причине отсутствия надлежащего уровня техники (может быть кто-то из профессиональных фотографов поможет?).

Улица Карла Маркса

«Королёвский дом», улица Карла Маркса, № 25

Первые городские вазоны на «Королёвском доме», фотография Александра Опалева, 2015 год

К сведению: об этом уникальном в своем роде «Королёвском доме» написан большой материал, который в скором времени будет размещен на нашем сайте.

Ниже представлена фотография, пожалуй, самого роскошного и последнего дома Гулецкой в «южном» городском квартале:

Улица Карла Маркса, дом № 27/21 ( фотография из интернета)

Год 1955-й

Достраивается дом № 18 «южного квартала»:

Улица Циолковского, дом № 18 (фрагмент с навершием и эркерами)

Оформляется квартал, ограниченный улицами Калинина, Циолковского и Карла Маркса с детским садом «Белочка» в центре.

Фрагмент здания бывшего КУМа (Калининградского универсального магазина на первом этаже),

улица Циолковского, дом № 10

Парадный вход в детский сад «Белочка», улица Циолковского, дом № 12

Фрагмент барельефного «пояса» детского сада «Белочка»

На рубеже 1950-60-х годов

На месте старых дач и бараков по улице Гагарина (бывшая Молотова) строятся калининградские «Черёмушки»:

Фотография из архива Г.А.Хрусталёвой

«Все дома "Черёмушек" в соответствии с типовыми проектами должны были стоять, как оловянные солдатики, торцами к магистрали. Но архитектор Л.П.Гулецкая настояла на использовании приема "каре", при котором каждые четыре дома образуют внутренний дворик, необходимый для создания уюта и защиты от внутриквартальных сквозняков.

Понимая, что дома должны выходить не просто на какую-то улицу, а на Пионерскую - межгородскую магистраль с обилием транспорта, Любовь Петровна предусмотрела отступ зданий от "красной линии" и запроектировала в образовавшейся свободной полосе высадку деревьев и кустарника» .

1960-е годы

«В Завокзальном районе Гулецкая решила сделать улицу Садовую как бы въездными воротами в город со стороны Болшевского шоссе, соединив углами по два дома с каждой стороны в начале улицы. Прием спаренности домов углами она повторила и на улице Грабина.

Большие начальники называли это не иначе, как "фантазиями", попутно намекая архитектору, что с ней может случиться за "срыв программы по скорейшему обеспечению трудящихся современным жильем". Однако время показало, как права была архитектор, думая не просто о микрорайоне, а о профессионально выполненном микрорайоне - о домах, в которых людям будет удобно жить, о дворах, где им будет приятно отдыхать» .

Фотография их архива Н.А.Клементьева

«Во всем, к чему прикоснулись руки Гулецкой, отражены уважение к своей профессии, забота о людях (выделено мной. - О.Г.). Она не боялась отстаивать свои профессиональные убеждения. Одним из подтверждений тому служит реализация плана слияния двух городов-соседей Костина и Калининграда в 1960 году.

В то время на площади Калинина еще находился старый стадион, но, согласно Генплану развития города, на площади должны были остаться только культурно-административные учреждения, а для спортивной зоны необходимо было найти другое место. Л.П.Гулецкая предложила строить стадион ближе к озелененной зоне Акуловского канала, собственно, там, где он стоит и поныне.

Но кому-то из руководства пришла в голову мысль строить в этом самом месте... кирпичный завод!

Ничего себе, если кирпичный завод встанет в центре нового единого города! - ужаснулась Гулецкая и пошла «в верха» отстаивать свою правоту.

Тебе сказано: будет завод! - ответил чиновник. - Или положишь книжечку.

Он имел в виду партийный билет, но при этом не знал, что Любовь Петровна не была членом партии!

Возможно, все кончилось бы плачевно и для архитектора, и для города, но за ее спиной стояли Королёв и Исаев. При необходимости она прибегала к их помощи. Они, в свою очередь, уважали ее мнение как специалиста.

А результат налицо: без стадиона "Вымпел" (построен в 1961-м), расположенного фактически в центре современного Королёва, но при этом образующего свою, особую, зону, уже трудно представить себе наш город» .

ПОЧЁТНЫЙ АРХИТЕКТОР РОССИИ

Хорошо знавший Любовь Петровну все тот же Сергей Борисович Мержанов поделился и такой интересной историей, к которой имел самое непосредственное отношение: «Где-то в 2000-2001 годах было принято решение ввести новое звание "Почётный архитектор России" - в дополнение к действующему "Заслуженный архитектор России". Положение о звании "Почётного архитектора" разрабатывалось в Госстрое России, в основном, силами Управления архитектуры, где я как раз тогда работал.

В первоначальном варианте этого Положения была такая строка: "Звание присваивается исключительно действующим архитекторам " (а не пенсионерам, какие бы заслуги они не имели).

И тут - то ли на какой-то коллегии, связанной с архитектурным наследием, то ли в приватной профессиональной беседе с кем-то из руководства, - я поведал о судьбе Любови Петровны, которой вскоре должно было исполниться 90 лет. И то ли начальник Управления, то ли даже заместитель министра спросил: "А Госстрой может как-то отметить Гулецкую?"

Любовь Петровна Гулецкая (1911-2002),

фотография их архива Н.А.Клементьева, публикуется впервые

Тут же вспомнили про это новое звание и про то самое возрастное ограничение, и тут же… ввели в Положение исключение: так называемые "особые случаи" - как раз для тех архитекторов, творчество которых, в силу объективных причин, ранее не афишировалось (а иногда даже умышленно секретилось). Таким образом Любовь Петровна Гулецкая удостоилась этого звания - одной из первых в его истории.

Ну а я вместе с тогдашним главным архитектором Королёва А.Н.Паниным ездил к ней домой для вручения Диплома и медали. Причем, в первый и последний раз приехал не просто как историк архитектуры, а как чиновник Госстроя РФ.

Было несколько репортажей в разных городских газетах, приезжало телевидение. А через полгода (26 апреля) Гулецкая умерла…»

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Дело Любови Петровны продолжил ее внук - Николай Алексеевич Клементьев , окончивший МАРХИ (Московский Архитектурный институт). Член Союза архитекторов, сейчас он руководит крупной московской проектной фирмой, построившей, в частности, международный аэропорт «Курумоч» в Самаре:

Фотография из интернета

Правнучка Анисия Клементьева выбрала более женскую специальность: после окончания МГХПА имени С.Г.Строганова («Строгановки») по специальности «Художественное проектирование интерьеров» и стажировки в Лондоне, организовала свою фирму «Koshka Interiors» и занимается дизайном общественных и жилых интерьеров в России и Европе.

Фотография из интернета

© Расспрашивала и фотографировала Ольга ГЛАГОЛЕВА

Глубочайшая благодарность Николаю Алексеевичу Клементьеву и его матушке Марии Наумовне Данишевской

за предоставленные информацию и фотографии

Сергей Мержанов. Ее творениями стали улица Циолковского и Черёмушки. «Калининградская правда» №124 от 1 ноября 2011 года.

Сергей Мержанов. Новый архитектурный облик города. «Калининградская правда» №85 от 2 августа 2011 года.

26. Архитектор Сталина, Мержанов Мирон Иванович.

Как-то в середине лета 1949 года, к нам как обычно, пожаловал полковник Железов. На этот раз свита была более многочисленней, чем всегда, причём среди гебистов в военных костюмах резко выделялся одетый в элегантный костюм высокого роста чернявый сутуловатый человек. Фома Фомич представил его нам в качестве нового руководителя нашей, реорганизованной в "архитектурно-художественную", группы.

Потом сами познакомитесь поближе, но это не снимает с вас ответственности за работу художников, сказал Железов, обращаясь к Ивашову-Мусатову, и начальство удалилось.

/...Забегая вперёд, отмечу, что как группа работала под руководством Мусатова, так в дальнейшем и продолжала работать, так как Мержанову отвели закуток тут же при студии, где он и затворничая, корпел над какими-то рисунками и чертежами. А мы сгорали от любопытства.../

На следующий день он вышел к нам потягиваясь, сгибая руки в локтях и резко откидывая их назад, стараясь выпрямить спину.

Ну что ж, друзья, давайте знакомиться, я архитектор, строю санатории на Черноморском побережье Кавказа, строил дачи для товарища Сталина, и он назвал один из построенных им санаториев, кажется, если не ошибаюсь, им. Ворошилова. По поводу своего срока ответил коротко: "Статья 58-10, часть первая, за "низкопоклонство перед западом", 10 лет лишения свободы. Рассмеявшись, он картинно раскланялся, делая вид, что машет перед нами шляпой с перьями. И вообще он оказался человеком остроумным и весёлым, но даже не пытался скрыть от нас своего чувства превосходства, был вальяжен не в меру.

Я обратил внимание на его слова: "Строю санатории", то есть в настоящем времени, но постеснялся задать ему вопрос. Это вскоре прояснилось и без моих вопросов, - он просто продолжал работать над проектом санатория МТБ на Черноморском побережье Кавказа, который начал проектировать ещё до своего ареста. Спустя время он показал нам выполненные акварелью на больших листах ватмана эскизы проекта основного корпуса, который красиво вписывался в живописный ландшафт гористого побережья моря.

Каждое утро Мержанов, проходя через студию в свой закуток, громко приветствовал нас: "Ну, что пригорюнились, богема? Самое главное в жизни - уметь правильно заточить карандаш!" И действительно,

- 135 -

карандаши он затачивал удивительно красиво и быстро - всего лишь несколькими движениями безопасной бритвы. Срезы получались длинными и изящными. За всё время работы в группе он упорно старался научить каждого из нас этому искусству, но мне, например, уроки впрок не шли, - я продолжал чинить вкривь и вкось...

Со временем Мержанов умерил свою надменность, стал проще, приветливей, вероятно почувствовал нашу нарастающую отчуждённость. Отсюда и эти каждодневные приветствия и уроки по заточке карандашей. Между собой мы пришли к выводу, что он просто пытается овладеть нашим расположением, хотя и не могли понять для чего. Большинство не реагировало на его заигрьтания, мы видели, что он птица залётная, причём высокого полёта - сегодня в тюрьме, а завтра, того гляди, опять около Сталина, - мы его побаивались.

Исключением был Ивашов-Мусатов, который, как мне показалось, чуть заискивал перед ним, хотя и был человеком гордым, самолюбивым, независимым. Но, возможно, я и ошибался, и он просто преклонялся перед талантом архитектора? Через некоторое время их уже можно было видеть вдвоём на прогулке, в столовой. Они спорили о чём-то вполголоса, что было удивительно, так как все знали привычку Мусатова говорить очень громко, а в спорах вообще кричать. Мало того, Мержанов не стеснялся крепких выражений, в то время как Мусатов, слыша их, пропускал мимо ушей, хотя в других случаях при матерщине в бешенстве кричал: "Не сметь, не сметь, это подобно тому, что придти в церковь, спустить штаны и издать трубный звук!"

Уже через месяц после появления у нас Мержанова мы столкнулись с довольно необычным в наших условиях явлением: к нам зачастил полковник Железов и, наскоро поздоровавшись со всеми, спешил к нему в закуток, где они подолгу разговаривали. Нам показалось, что даже спорили о чём-то! Выглядело это странно и загадочно.

Такие встречи повторялись каждые три-четыре дня в течение месяца, а затем Мержанов исчез. Просто исчез. Последний раз его видели ночью, когда он в сопровождении подполковника Мишина (о нём позже) вышел из спальной комнаты и был таков...

На шарашке появился он вновь недели через две. Приехал не в воронке, а в легковом автомобиле начальника и в компании с двумя гражданскими с военной выправкой. Они несли за ним багаж - корзины с виноградом и другими фруктами, а он шёл небрежной походкой, как будто за ним следовали не чины МТБ, а его адъютанты. Тут же появился и Железов. Через пару минут начальство отбыло...

Мы были страшно заинтригованы этим событием, но никто не решался первым полюбопытствовать о сути происходящего, все делали вид, что ничего экстраординарного не случилось.

- 136 -

Наконец, Мирон Иванович вышел к нам, постоял, раскачиваясь с носков на пятки, и громко спросил: "Конечно же, вы сгораете от любопытства, правда? Ну, не буду испытывать ваше терпение, только оставьте в покое ваши кисти!"

Он рассказал, что в сопровождении двух офицеров МТБ и полковника Железова летал в Сочи и жил несколько дней в гостиннице "Интурист". Потом его возили в Цихис-Дзири, где по его проекту строился санаторий, затем - в Батуми и обратно в Сочи. Возили его на Кавказ для привязки проекта к местности. Пришлось поработать с двумя вольными архитекторами из Москвы, которых ему подчинили на десять дней. Именно последнее событие, вероятно, доставило ему особое удовольствие: "Знаете, было довольно приятно командовать ими, имея на шее 10-летний срок. Весьма отрадно было видеть, как эти фраера шестерили мне, ловя каждое моё слово - слово задрипанного зэка! А вы видели бы в каком состоянии они вообще прибыли ко мне, у них, наверное, были полны штаны от страха - брали-то их в Москве ночью. Они потом признались мне, думали их арестовывают!" - и он захохотал.

Большинство из нас уже успело побывать в лагерях и наслышаться такого, что удивить нашего брата было трудно. Но, чтобы архитектор, домашний архитектор великого вождя применял блатную терминологию, причём с таким цинизмом?! Ну и ну! Гордиться тем, что 10 дней командовал двумя, напуганными до смерти людьми, знающими, что просто так, по ночам чекисты не приходят? Неуютно было всё это слушать. Даже Ивашов-Мусатов, видимо смутившись, не дослушав его, ушёл из студии.

Далее он рассказывал и показывал в лицах, как его водили по ресторанам, а офицеры МТБ старались во всём угодить ему и были скорее в роли приятелей, чем охраны, так как: "...и винцо вместе попивали, и в женском обществе бывали..." Он был радостно возбуждён и говорил, что фортуна должна скоро повернуться к нему лицом: "Без меня вряд ли обойдутся, - архитекторов, конечно, много, но Мержанов - один!"

Какое-то время работал на воле, затем в тюремных "шарашках" НКВД, потом снова на воле, но долгое время без квартиры. А вскоре умер и был погребен на Армянском кладбище в Москве.

Одну их первых дач Сталина, ("Ближняя") архитектор Меран Иванович Мержанов спроектировал в подмосковном Кунцево в 1934 году. Но еще раньше, в двадцатые годы, сдал вождю дачу в Сочи. Называлась "Зеленая роща". Но не тот модерновый санаторий, который был построен позже и остается в строю по сей день, а тот, который спрятан в лесах Агурского ущелья, хотя не исчез с лица земли и он. Доверяя понятливости и вкусу своего зодчего, Сталин высказал тогда единственное пожелание: "только, чтоб не было фонтанов".

Фонтанов действительно нет. В семидесятые годы, когда автору довелось оказаться на сталинской "Зеленой роще", там было малолюдно, тихо, и скучно. Сам Сталин любил коротко отдохнуть здесь осенью, семья приезжала летом, оставалась подольше, время от времени наезжали руководители различных партий и главы дружественных СССР государств, в частности, Мао Цзэдун.

Что правда, то правда: сажать старик умел… Пройдет не так много времени и в этом убедится сам Мержанов. А пока заказы следовали один за другим: Сочи, Мацеста, Гагры, Кисловодск, Подмосковье — всего около пятидесяти дач для Сталина и советских руководителей первого круга.

…Чтоб понять стиль и дух мест отдыха советских вождей, далеко ходить не надо: вот вам Дом приемов на проспекте Маштоца, известный некогда как дача Арутюнова. Сюда, как предполагается, вскоре въедет четвертый президент Армении Армен Саркисян.

Понятно, интерьеры сейчас иные, но кто бывал здесь в старые времена, помнит: внутренняя отделка помещений — из ценных пород дерева, глубокие диваны, люстры из натурального стекла, бильярд, обязательный кабинет с глубокомысленным письменным столом. А еще малолюдно, тихо и, увы, скучно. Примерно так, как в "Зеленой роще", "Бочаровом ручье", "Красной поляне" или "Холодной речке" неподалеку от Гагр. (Прошу обратить внимание на эстетическую сторону топонимики).

…Мержанов родился в Нахичевани-на-Дону (состоял в родстве с художником Айвазовским и архитектором Таманяном), окончил все, что нужно окончить, чтобы стать первоклассным архитектором. Стартовая работа — проект крытого рынка в Ессентуках. Затем несколько сооружений общественного назначения и вот дело дошло до санатория "Десять лет Октября" в Кисловодске, скажем так — для Кремля.

Дальше деятельность Мержанова крепко и надолго свернула в сторону проектирования здравниц для советской элиты, а еще дальше он был придан к организации, курирующей строительство мест отдыха для самого товарища Сталина. Должность, которую занял Мержанов, называлась "Главный архитектор хозяйственного управления ЦИК СССР". Что-то вроде соответствующего подразделения в администрациях нынешних президентов.

Нельзя сказать, что строил он только для Сталина и его окружения, нет. В творческом наследии архитектора реконструкция здания Госбанка в Пятигорске, новое здание Центрального дома архитектора в Москве (совместно с коллегами Буровым и Власовым), общественные здания в Красноярске и Комсомольске-на Амуре. И вот что еще, весьма значимое, но малоизвестное: Меран Мержанов автор эскизов медалей "Золотая звезда" и "Серп и молот", которыми награждались Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда.

Первым звезду Героя Советского Союза получил летчик Анатолий Ляпидевский (1934 год), последним капитан третьего ранга Леонид Солодков декабрь 1991 года). А между ними — двенадцать тысяч пятьсот Героев СССР и двадцать тысяч семьсот сорок семь Героев Труда. (Четверо Героев СССР являются сегодня и Героями России, среди них наш соотечественник Артур Чилингаров).

Тем временем герой нашего рассказа сменил место жительства в Москве на нары в Комсомольске-на-Амуре. За что опала? "Настучали" коллеги — когда-то служил у Деникина. Кем служил, зачем, при каких обстоятельствах — суд и следствие не интересовали, поскольку ни суда, ни следствия не было. Был только приговор — десть лет лагерей.

В начале 1949 года Мержанова вдруг отправили этапом в Москву. На следующий день (в лагерной одежде) он уже стоял перед министром госбезопасности Абакумовым, выслушивал задание. Поручалось разработать проект санатория МГБ. Работа была выполнена в срок и качественно. После чего поручили другую, потом еще, а потом так же вдруг под усиленной охраной повезли в Иркутск.

А что Сталин, когда-то признававший Мержанова своим личным домостроителем? А ничего — Иосиф Виссарионович безмятежно отдыхал на построенных Мержановых дачах и не имел оснований гневаться на НИИ "Особые технические бюро" тюремного типа, в котором "враги советского народа" наподобие Мерана Мержанова или Андрея Туполева, продолжали конструировать, проектировать, изобретать.

Мерана Ивановича освободили в 1954-ом, на следующий после смерти Сталина год, реабилитировали в 1956-ом, похоронили в 1975-ом. Квартиру в Москве он получил лишь тремя годами раньше, до того жил в Новых Горках. Занимался живописью, часто рисовал лошадей, к которым с детства питал слабость…

Советский архитектор, строивший преимущественно в курортных городах Кавказа.

Миро́н Ива́нович Мержа́нов (Меран Оганесович Мержанянц, 23 сентября 1895 - декабрь 1975) - советский архитектор, строивший преимущественно в курортных городах Кавказа. В 1934-1941 - личный архитектор И. В. Сталина, автор проектов дач Сталина и высших руководителей СССР в Кунцеве, Мацесте, Бочаровом Ручье. В 1942-1956 репрессирован, работал в архитектурных шарашках от Сочи до Комсомольска-на-Амуре. Соавтор проектов Золотых Звёзд Героя Советского Союза и Героя социалистического труда (1938-1939).

Архитектор родился в преуспевающей армянской семье в городе Нахичевань-на-Дону (сегодня - в черте Ростова-на-Дону). Отец служил чиновником, и приходился дальним родственником И. К. Айвазовскому. До начала первой мировой войны Меран успел закончить классическую гимназию и поступить в Санкт-Петербургский Институт гражданских инженеров. Подрабатывал чертёжником в мастерской А. И. Таманяна, затем был призван в войска, но на фронт попасть не успел. После октябрьской революции бежал из голодного Петербурга домой, в Ростов. Пытаясь избежать призыва в деникинские войска первой линии, добровольно вступил в инженерный батальон белой армии, а после её разгрома поселился в Краснодаре. В 1920-1923 продолжил обучение в Кубанском политехническом институте, легко вошёл в круг местных профессионалов, в 1922 женился на дочери кисловодского архитектора, Елизавете Эммануиловне Ходжаевой. Первая самостоятельная постройка Мержанова - собственный дом в Кисловодске (1925). За ним последовали

крытый рынок в Ессентуках

здание Госбанка в Пятигорске

В этих постройках, формально принадлежащих к конструктивизму, проявился почерк Мержанова, сохранившийся до конца его дней - стремление к эффектной монументальности построек, в сочетании с романтизацией, зрительным облегчением конструкций, а также излюбленная деталь архитектора - угловые балконы и угловые ниши, разрывающие гладкие стены зданий. Позже Мержанов называл своими главными учителями И. В. Жолтовского и Фрэнка Ллойд Райта.

В 1929 Мержанов выиграл открытый конкурс на проектирование санатория РККА в Сочи, который курировал лично К. Е. Ворошилов. Санаторий, финансировавшийся займом среди военных, был открыт 1 июня 1934, и в том же году ему было присвоено имя Ворошилова. Архитектор и нарком стали личными друзьями; дружба эта сохранилась и после отставки Ворошилова и освобождения Мержанова. Санаторий выстроен в конструктивистской манере, но Мержанов намеренно маскировал наиболее жёсткие конструктивисткие элементы, гармонично соединив простые геометрические формы с горным рельефом побережья. Образ санатория и примыкающего к нему фуникулёра был растиражирован пропагандой, и Мержанов вошёл в обойму наиболее востребованных советских архитекторов.

В 1931 Мержанов был вызван в Москву и назначен главным архитектором хозуправления ЦИК СССР. Одновременно с завершением ворошиловского санатория, по заданиям ЦИК Мержанов выстроил комплекс государственных дач «Бочаров Ручей». Руководил проектированием Военно-морской академии в Ленинграде, проектированием зданий для нового города Комсомольск-на-Амуре, cовместно с А. К. Буровым построил московский Дом Архитекторов. Во второй половине тридцатых Мержанов строит в Кисловодске два крупных санатория - «Санаторий-отель НКВД» (ныне «Кисловодск») и «Красные камни». Это уже бесспорно сталинская архитектура, причём не ограниченная в средствах на качественную отделку камнем, и сохранившая типичный для архитектора «южный» романтизм.

В 1933-1934 Мержанов спроектировал первую сталинскую дачу - т. н. ближнюю дачу в Кунцеве. Первоначально одноэтажный дом был надстроен до двух этажей в 1943 (по другим источникам 1948), когда архитектор уже сидел в заключении; автор проекта перестройки неизвестен, но вероятно, что был использован проект самого Мержанова. В 1934, удовлетворённый заказчик вызвал Мержанова лично и поставил задачу спроектировать комплекс государственных дач в Мацесте, в 1935 - на Холодной речке близ Гагр. Все эти объекты спроектирован в стиле модернизированной классики (см. постконструктивизм), равноудалённой и от конструктивизма, и от «сталинского ампира», что дало некоторым авторам (Д. Хмельницкий) утверждать, что личные вкусы Сталина существенно отличались от того, что фактически насаждалось в советской архитектуре.

В 1938 Мержанов разработал ряд проектов Золотой Звезды Героя Советского Союза (первые Герои награждались только орденом Ленина); был выбран наиболее лаконичный вариант. В 1939 он предложил два варианта медали «Серп и Молот», на этот раз был выбран самый миниатюрный. Официальное утверждение Звёзд состоялось 1 августа 1939 и 22 мая 1940.

После начала Великой Отечественной войны Мержанов проектировал объекты гражданской обороны Москвы, в том числе обустройство станции метро Маяковская перед историческим собранием 6 ноября 1941. После эвакуации большинства московских архитекторов в Чимкент Мержанов и К. С. Алабян остались в Москве.

12 августа 1943 Мержанов, его жена и близкий круг сотрудников были арестованы. 8 марта 1944 Мержанов был приговорён без суда к 10 годам лагерей по статье 58, ч.1а, 8, 10, 11, 17, 19 УК РСФСР. Обвинительное заключение основывалось исключительно на показаниях узкого круга сотрудников Мержанова и факте его службы у Деникина. То, что в октябре 1941 он остался в Москве, стало доказательством «измены». Жена Мержанова не представляла особой ценности и сгинула в лагерях в середине сороковых, а сам архитектор, этапированный в хорошо знакомый ему Комсомольск-на-Амуре, был выдернут из общего барака лагерным начальством и вновь занялся проектированием. В Комсомольске по его проекту построены городской Дворец культуры и ДК авиазавода.

В 1948 Мержанов был этапирован в Москву, где В. С. Абакумов лично поставил ему задачу - спроектировать для МГБ санаторий в Сочи. Для работ были развернуты две Архитектор работал в сухановской тюрьме и в шарашке в Марфино (где познакомился с А. И. Солженициным. В 1950 проект был утверждён Абакумовым, и Мержанов приступил к постройке своего крупнейшего и, вероятно, лучшего произведения - санатория имени Дзержинского. Однако вскоре после ареста Абакумова, в конце 1951, Мержанов был отстранён от постройки, и до марта 1953 сидел в иркутской тюрьме, затем в красноярской пересылке (санаторий достроили в 1954).

Формально освобождённый в 1954 на бессрочную ссылку, он обосновался в Красноярске и возглавил «Красноярскгражданпроект» (главным архитектором города был также ссыльный армянин, Г. Б. Кочар). По проектам Мержанова в Красноярске построены Центральный райком КПСС, городской кинотеатр, отделение Госбанка и ДК Красмаш - попытка вернуться от ампира к конструктивизму.