Желтая опасность. Укрепление военной мощи

Выход международного исторического сборника "Русско-японская война. Взгляд через столетие" приурочен 100-летию русско-японской войны и посвящен не только непосредственно реалиям войны, но и реакции на них в мире, включая отражение событий начала ХХ века в современных культурных мифах. В сборнике участвуют российские, японские, американские и европейские ученые. Книга представляет собой совместный проект Модеста Колерова и издательства "Три квадрата" и вышла под редакцией О.Р. Айрапетова.

"Полит.ру" публикует статью французской исследовательницы Марлен Ларюэль, специалиста по истории национализма в России - о том, как представляли "желтую опасность" в начале XX века. По мнению историка, миф о "желтой опасности" был распространен далеко за пределами националистических кругов, был не только политически востребован, но и поэитизирован в философии и литературе. Речь идет об интеллектуальных кругах начала века, теории "Желтороссии" и "белом империализме".

Русско-японская война 1904-1905 годов оставила глубокий след в умах эпохи, которые пережили победу «цветного народа» над «белым» христианским как предвестие вступления в новый век. Эта проблематика повлияла на область литературы и способствовала также – в политическом плане – кристаллизации националистических высказываний в Европе: утверждение национального превосходства было приравнено к защите «белых» от «желтых» в более широком смысле. К концу XIX столетия миф о желтой опасности овладел политической мыслью Запада. Появившись в США в 1870-х , на волне культурного пессимизма конца века он стал общим местом европейской мысли, представляя Запад утомленным и внезапно захваченным желтой расой, с ее быстрорастущим народонаселением и степным происхождением, старый континент казался больным.

Желтая опасность была устойчивым элементом европейских страхов и значительно опережала тех, к кому относилась: это было оправданием белого империализма, которое производилось задним числом, и позволяло – в политическом плане – свести воедино, не обращая внимания на детали, все нарушения установленного порядка, поскольку желтая опасность была также и «красной опасностью» и «черной опасностью» . Биологизация дискурса идентичности явилась разменной монетой: «желтые» привили европейцам социальные – революционные – болезни; желтая волна была феноменом естественным , в котором китайцы были скорее инструментами, чем сознательными исполнителями, и т.д. Итак, вырисовываются три возможные фигуры, с которыми связывалась желтая опасность: кочевник, китаец, японец. Кочевник был связан с актуализацией глубинного страха перед нашествием варваров и представлен Чингисханом, пребывающим вне истории, знаменующим собою кару небесную за грехи Запада. Китаец воплощал страх перед количеством, аморфной массой; это был символ мира, полного уловок, но одновременно способного к изощренности. Что касается японца, то он занимал парадоксальную позицию со времен революции Мейджи, превратившей Японию в самое европейское из азиатских государств, и также замышлявшую, как считалось, заговор против Запада. Это предполагало, что Азия более не является пассивной, ее видели активно воюющей и потому конкурирующей с Европой, активно входящей на сцену истории благодаря своему военному могуществу и способности к подражанию.

Позиции Запада в оценке России были двойственны: они представляли ее или элементом желтой опасности, или же плацдармом на ее пути к Европе. По мнению французских и английских националистов, Россия имела общие интересы с Китаем по вопросу использования Сибири. После 1917 года сравнение стало классическим, и большевизм часто означал орды Чингисхана. Парадоксальным образом Россия не избежала этого страха: он возник задолго до поражения 1905 года, но усилился со взятием Порт-Артура, которое пугало как начало отступления Запада. Очевидно, что это событие привело к воскрешению древних страхов и воспоминанию о господстве монголов. Россия, как и Запад, испытала это отрицательное очарование Китаем и Японией и оказалась полностью на стороне европейского подхода к азиатскому миру.

Тема «желтой опасности» всплывает и за пределами кругов сугубо националистических, так как обнаруживает себя – в поэтизированной форме – в многочисленных размышлениях интеллектуалов, поэтов и писателей эпохи. Напомним также, что философ В.Соловьев в своей поэме «Панмонголизм» (1900), как и в «Краткой повести об Антихристе» (1899) вполне явно обращается к идее азиатского нашествия на Россию и Европу. А.Белый в «Петербурге» (1913) увлеченно описывает столицу, наводненную «желтыми» личностями, которые также возвещают Апокалипсис. В то время как большая часть интеллигенции эпохи, будучи убежденной в победе России, не интересовалась войной с Японией, поэт В.Брюсов видел в ней поворотный момент национальной истории. Так же ее рассматривал и А.Блок, который вычитывал там провозвестие ужасных для России событий. Не возвращаясь к этим хорошо известным текстам , попытаемся здесь кратко представить реакцию русских националистических кругов на русско-японские события и эволюцию, которую она претерпела, особенно в трактовке Сибири.

Обострение славянофильской чувствительности у русских интеллектуалов

Первой сформировавшейся правой политической организацией стало Русское собрание, возникшее в 1900-1901 гг. по инициативе князя Д.Голицына. Занимавшееся вначале главным образом культурной деятельностью, движение политизируется в 1904-1905 гг.: атмосфера неуверенности, господствовавшая в России во время войны с Японией, затем революционные события в Санкт-Петербурге вынудили правую и несколько антисемитски настроенную элиту поддерживать движения явно популистские, игравшие с расовыми отношениями. Эта радикализация русских правых после поражения в войне с Японией проявилась, например, в работах С.Ф. Шарапова (1855-1911). Земельный собственник и крупный публицист, к концу века он был известен тем, что выразил обеспокоенность благородного сословия экономическим и политическим развитием империи. Склоняясь к новым славянофилам, он рьяно противостоял расовым высказываниям русских авторов, предлагая взамен более традиционное, основанное на православии, представление о нации. И тем не менее, он анализировал русско-японскую войну как проявление сознания «арийской расы, столкнувшейся с первым актом пробуждения желтого Востока» , что было необычным для него высказыванием.

Та же двусмысленность обнаруживается и у князя Э.Э. Ухтомского (1861-1912), человека, размышлявшего о политике России в Азии во время русско-японской войны, с 1895 г. до поражения в 1905. Он долгое время публиковал статьи, посвященные событиям в Азии, в весьма консервативном «Гражданине» своего друга князя В.П. Мещерского (1839-1914), а в 1895 году был назначен редактором почтенных «Санкт-Петербургских ведомостей», пользовавшихся авторитетом в отношении азиатских вопросов и ставших полуофициальным выражением мнений правительства о Востоке. Ухтомского, друга Витте, приближенного ко двору, экс-наставника Николая II, некоторые напрямую обвиняли в ошибочной политике России, приведшей к победе Японии: он приблизил к царю авантюриста А.М. Безобразова (1855-1931) и так или иначе поддерживал вдохновленную им воинственно настроенную партию, коммерческие интересы которой – лесная концессия на реке Ялу в Корее – привели Россию к отказу от идеи раздела континента на сферы влияния (Японии в Корее и России в Маньчжурии), что и стало поводом к войне .

Ухтомский утверждал, что не придавал значения идеям В.С. Соловьева о панмонголизме и поддержке их философом Е.Трубецким. «Для меня нет и не было панмонголизма, «Азии для азиатов», Японии, действительно способной направить пробуждающийся Восток против Европы» . И, тем не менее, В.С. Соловьев оказал на Ухтомского большое влияние, так же как и Н.В. Федоров, с которым он познакомился во время учебы в Санкт-Петербурге. Его мнение не так четко определено, как он хотел бы это представить: Ухтомский был человеком своего времени и разделял общеевропейское настроение, интерпретировавшее происходившее как пробуждение Азии. Он был обеспокоен поползновениями Японии в направлении континента и возникновением идеи паназиатизма. Он полагал, что «расовая война между Востоком и Западом […] грозит стать признаком XX века» , но при этом не помещал Россию ни в один из лагерей. Он фактически отказывался выбирать между союзом с Китаем или союзом с Японией: Россия облечена миссией защитить Китай и Корею от японского вмешательства, но одновременно – заключить союз с Японией, возможно, в большей степени в надежде на господство, чем во имя какой-либо культурной близости .

Восприняв стереотипы своего времени, Ухтомский размышлял о Китае в исторических и культурных терминах (древнее государство, рафинированная культура, симбиоз религий и т.д.), а о Японии – в расовых. Он также верил в существование желтой расы, которую определял при помощи готовых формул, часто позитивных, но вместе с тем двусмысленных: крепость, упорство, воинственное высокомерие и т.д. В России, как и во всей Европе, Китай вызывал к жизни размышления о культуре, тогда как Япония провоцировала высказывания о расе . Азия «великих цивилизаций» создавала образ скорее благоприятный, но несла на себе печать культурных стереотипов эпохи, а именно, представлений о кочевом мире, что всегда умаляло ее значение.

Перед лицом «желтой опасности»: экспансия или сдерживание?

Одним из тех, кто официально поддерживал желтый миф в Европе, был ни кто иной, как кайзер Германии Вильгельм II (1888-1918). Он знаменит тем, что после победы Японии над Китаем в 1895 г. распространил карикатурный рисунок, выполненный по его указанию, представлявший «силы Европы, символизируемые ее гениями, призванными архангелом Михаилом соединиться, чтобы противостоять буддизму, язычеству и варварству ради защиты Креста» . Вильгельм II, который оказывал большое влияние на своего двоюродного брата Николая II, не колеблясь разыграл тему «желтой опасности», чтобы побудить Россию уйти с европейской сцены и обратиться в сторону Азии, дабы в борьбе с Японией овладеть Кореей, и Персией – в борьбе с Великобританией. В их переписке можно заметить, каким образом Вильгельм подстрекал русского царя: «Великая задача, которая встанет в будущем перед Россией, - поддержать процесс цивилизации на азиатском континенте и защитить Европу от наступления желтой расы» . Таким образом, он настаивал на «великой роли России […] в защите Креста […] от нашествия монголов и буддизма» .

В России этот страх перед Азией особенно явно проявился в высказываниях военного министра А.Н. Куропаткина (1848-1925). Однако его представление о желтой опасности отличалось от царского, поскольку в качестве решения он предлагал не экспансию, а, напротив, сдерживание. С 1887 г. он был обеспокоен ослаблением военного господства белого человека над цветными народами, могущество которых возрастало. Потрясенный крахом французов в алжирской пустыне, он никогда не проповедовал завоевания центральной Азии – в котором, однако, сам участвовал – и оставался пессимистом в отношении способности европейских сил обуздать кочевые народы в столь враждебной обстановке, как туркестанские степи и пустыни . Куропаткин видел себя скорее прагматиком, чем идеологом цивилизаторской миссии России: он не предполагал проводить против кочевников особо жесткие меры, видя их скорее мягкими, и, старый популист, приветствовал русификацию меньшинств для демонстрации их принадлежности к большой русской семье.

Куропаткин не уставал подчеркивать неспособность России справиться с человеческой и географической массой Азии, более опасной для империи, чем для сражающейся армии: у России и так достаточно трудностей с интеграцией уже имеющегося некоренного населения и ей не нужны новые. «Страшно представить, чем станет Россия, раны, которые будут ей нанесены, потоки крови, которые потекут, огромные суммы, которые будут растрачены, если мы примем еще 400 миллионов китайцев или 300 миллионов индусов» . Стратегическое видение Куропаткина ясно выражено в меморандуме о защите империи, который он подал царю в марте 1900 г. . Там говорится, что за два века численность населения России выросла с 12 до 132 миллионов; наконец, когда страна достигла своих «естественных» границ, следует укреплять ее изнутри и не вынашивать более захватнических планов (за исключением традиционных в отношении Босфора и Константинополя). Следует особо сопротивляться идее оккупировать Маньчжурию и вступить в Индии в союз с Великобританией, так как обеим империям угрожает их некоренное население.

Куропаткин воспользовался термином «желтая опасность» только несколько лет спустя после того, как сложил с себя полномочия военного министра, в работе «Россия для русских. Задачи русской армии» (1910) . Вплоть до 1905 г. он довольствовался расплывчатыми фразами вроде «желтого наплыва» или «цунами» и разоблачением заговора династии Цинь с целью мирного заселения Маньчжурии и Монголии. Как и его соотечественники, он находился под впечатлением так называемой колонизации амурского региона: китайские мигранты «монополизировали торговлю, они составили большинство наемных рабочих на строительстве железных дорог и постройке зданий, они везде предлагают себя в качестве прислуги, и дело в конце концов закончится тем, что земледельцы и арендаторы с желтыми лицами заменят русских крестьян» . У Куропаткина, однако, было больше почтения к Японии, чем к Китаю, особенно после поездки 1903 года, когда в качестве особого посла Николая II он был послан разъяснить позицию России по важному вопросу о Маньчжурии и Корее.

Его страх перед Азией только увеличился после поражения русских. Язык автора «России для русских» становится весьма националистическим, и на сей раз он открыто разоблачает желтую опасность и представляет события 1905 года в апокалиптическом духе, как первые фазы неравного боя, в который вступает христианство перед угрозой нового монгольского ига. Китайская революция 1911 года и падение династии Кинг усилили его предчувствие неизбежности конфликта «между белой и желтой расами» , о котором он писал в своей последней книге «Русско-китайский вопрос» (1912). Здесь он призывал Россию образовать санитарный кордон между собой и нестабильным Китаем, установив контроль за регионами степей и пустынь, каковыми являлись Хинган, Монголия и Маньчжурия. Таким образом, представление русской власти о желтой опасности формировалось по западной модели и отличалось от нее только ощутимой близостью этой угрозы. Далекий от победоносных высказываний Европы о цивилизации, Куропаткин выявил сомнения одной из партий российской элиты относительно способности империи повернуться лицом к «подъему» Азии. Продвижение России не переживалось как событие безусловно позитивное и ни в коем случае не означало возможности причастности государства европейскому миру.

«Желтые», конструктивный элемент нового крайне правого крыла

Тема желтой опасности равным образом станет ключевым элементом крайне правого дискурса, возникшего после1905 г. . Он в большей степени будет выстраиваться вокруг «желтого» вопроса, чем вокруг «еврейского», или соединит эти два элемента в понятии одного общего врага, окружившего Россию с Востока и Запада. Современные события воспринимались как знак пробуждения желтых народов и их древней злобы против Европы: если Китай репрезентировал агрессивную массу, то Япония была воплощением думающей головы, цель которой – «внедрение желтой культуры во всем мире под японским началом» и изгнание европейцев из Азии. Русские правые отличались, однако, от своих западных коллег вниманием к пространствам Сибири, которая была символом крестьянской русскости, сопротивлявшейся западническим тенденциям европейской части России и оказавшейся первым рубежом на пути азиатского мира. Высоко превознося победу «креста над драконом» , ядро крайне правой партии, "Союз русского народа", предлагал анализ, расшатывающий идеологические основания идеи желтой опасности.

Все авторы, близкие к крайне правым кругам, переняли аргумент премьер-министра П.А. Столыпина в пользу крестьянского заселения Сибири: малочисленность населения там следует увеличить, чтобы не допустить переполнения чужаками после строительства железной дороги до Амура. Желтая опасность родилась на самом деле из веры в некую природу, которая не выдерживает пустоты и выплескивает избыток из одного пространства в другое: речь идет о форме естественной катастрофы, неизбежной, так как она вызывается физическими законами. Если Европа трепещет при виде внезапной желтой опасности, но может ограничить «поток» приезжающих строгой политикой по вопросу эмиграции, то России, из-за тысяч километров общих границ, следует опасаться вторжением мягкого, тихого на вид . Приводились также и экономические аргументы: русский капитализм, еще слишком молодой, чтобы сопротивляться своему конкуренту с Запада, может реализовать себя только в Азии. Россия включалась – насильно или по доброй воле – в конструкцию «Азии для азиатов, потому что она должна была, благодаря своим территориям в Сибири и за ней, обеспечить себе доступ к китайским и японским рынкам» .

В центре этих обсуждений стоял вопрос колонизации Сибири. По мнению правых, современная Россия не обладала достаточной степенью осознания территории, не знала эффективного способа колонизации земель, которые были даны ей природой и историей. Она оказалась неблагодарным наследником своих предков-казаков, которые сражались за господство на Дальнем Востоке, позволила «маленькому варварскому государству» , такому как Япония, угрожать себе и вернула ему острова Сахалина после поражения в 1905 году. Крайне правые призывали крестьянские массы направиться в сторону Сибири и образовать "«сибирское царство" . "Союз русского народа" в лице П.Ухтюбижского рисовал образ богатых сибирских земель, с приемлемым климатом и многообещающими недрами. В каждом из добровольно выражавших желание уехать туда он видел достойного последователя казачьих завоеваний Ермака, сознающего важность своего поступка для выживания отечества перед лицом нового «монгольского наплыва» . По мнению В.М. Пуришкевича (1870-1920) , одного из лидеров этой партии, Россия не располагала колониями в западном смысле слова, и Сибирь представляла собой «коренную русскую землю» .

Сталкивались различные мнения. А.А. Панов, например, предлагал России выбор: остаться в границах до Байкала и оставить остальную территорию Японии или продать США концессию на строительство железной дороги на Дальнем Востоке в обмен на пользование ресурсами региона, либо решиться наконец проводить решительную политику колониализма, чтобы избежать наплыва японцев в Приморье со стороны Сахалина. Ф. Духовенский полагал, что разрешением ситуации желтой угрозы может быть лишь завоевание Китая Россией, которое завершит его вековую экспансию в Азии. Поглотив Срединнуюимперию, Россия окажется в границах, так сказать, естественных, созданных Тихим и Индийским океанами с одной стороны и массивом Гималаев – с другой. Тем, кто полагал, что Россия уже истощена и обескровлена завоеваниями в Центральной Азии и не сможет распорядиться таким пространством, Духовенский отвечал, что могущество России состоит именно в ее способности впитывать чужеродные элементы: разве она не уберегла свою русскую сущность, несмотря на татар, поляков и казахов?

Крайне правые надеялись, таким образом, увидеть Сибирь развивающейся вместе с Россией в условиях так называемого соединенного сопротивления евреев и революционеров. Желтая опасность раздваивалась, она подходила к России не только со стороны Азии, но и с Запада: «желтые» и «красные» были синонимами, они вместе составляли заговор против России в надежде развязать вооруженное восстание, которое началось бы в Сибири. Русские левые давали преимущество чужакам империи: коренное население, в особенности кочующие казаки и малые народы Сибири, еще обладали самыми плодородными землями в ущерб русскому крестьянству, испытывавшему «голод по земле». «Народности, которые были нам покорны, обогатившись и откормившись за наш счет, теперь недовольны и мечтают от нас отделаться» . Таким образом, желтая опасность дала выражение страху перед мировым врагом: евреи, революционеры, пришлые меньшинства Европы, силы Запада и азиатские государства составляли в действительности только одного врага, окружившего Россию с Запада и Востока и проявляющегося через чужие народы или русских пролетариев.

Двусмысленности теории Желтороссии

В правом лагере возникает и парадоксальная идея «желтой России». Ее основатель, И.С. Левитов, писатель и этнограф Сибири, намекал на «желтую Россию» с 1901 года, но сформулировал это как четкое понятие - Желтороссия - только после поражения в войне с Японией. Это понятие было любопытным, но ложным образом проанализировано Миланом Онером , однако его неверная интерпретация обнаруживает двусмысленность термина Желтороссия и его двойной принцип, согласно которому «желтые» одновременно присоединялись к России и исключались из нее. Левитов предлагал освободить часть территории России между Байкалом и Тихим океаном от замкнутости и устроить там русскую колонию, открытую для Китая. «Под Желтороссией я понимаю пространство, в котором русский элемент смешивается с желтой расой, особенно то, которое простирается от Байкала к Тихому океану. Это пространство как бы изолировано от России и имеет с ней нечто общее» . Такое разделение государства позволило бы, согласно Левитову, ограничить желтый поток в Европу и использовать китайское население, которое окажется под русским господством в районах Амура и Уссури. Подпитанная этой колонией, Россия, призванная к великому будущему, сможет создать в Маньчжурии зону, открытую для мировой торговли, противопоставить себя Японии на континенте, и даже овладеть «желтым Босфором» - Формозой .

Желтороссия позволит, таким образом, уйти от фактора незначительности русского присутствия в регионе Приморья в условиях сильного демографического давления Маньчжурии. Эта колония, которая могла бы сдержать «наплыв» желтой расы, стала бы русским эквивалентом Шанхая или Гонконга. Британская модель оставалась одним из главных ориентиров Левитова: принципы содружества (Commonwealth) и местного самоуправления, данного коренному населению, отказ от ассимиляции и т.д., - все это должно было «Амур и Уссури преобразовать в русскую Индию» . В отличие от ситуации на севере Америки, где власти опасались количества новых граждан азиатского происхождения, России не о чем было бы беспокоиться, поскольку эмигранты лишались всех гражданских прав. Позиция Левитова была сложной: он верил в желтый заговор против Европы и в то, что Япония направляла тайный союз желтой расы, но рассматривал миграцию китайцев как позитивную в том случае, если она поддавалась управлению. Он также утверждал, что желтое движение, создавая конкуренцию, угрожало в большей степени индустриальному Западу, чем крестьянской России.

Однако идея Желтороссии не сводилась к простому созданию экономической колонии: в ней обнаруживалась определенная двусмысленность в отношении русских к Азии. Левитов не уставал проводить смелые сравнения. «Это пространство нельзя называть Россией в строгом смысле слова […] Это в большей степени желтая Россия. У нас есть белая Россия, малая Россия и т.д., почему бы не быть желтой России?» . Очевидно также, что Белоруссия и Украина рассматривались как составная часть «тела» русского народа, а не просто государства; должна ли была и желтая Россия находиться в таком же режиме отношений с русским центром? Не означало ли географическое положение империи (благодаря ее сибирским территориям) признания некоторого азиатства страны? Создавала ли желтая Россия, существовавшая по ту сторону Байкала, нечто вроде зеркала, в котором отражалась европейская Россия, выявляя ее скрытое азиатское лицо? Левитов утверждал, что она будет «мерилом столкновения двух рас» .

Вслед за Левитовым крайне правые стали называть Дальний Восток Желтороссией в надежде доказать, что миграция китайцев или корейцев, а также проводимая ими политика не приведут к их властной позиции в этом стратегическом регионе. Позиция крайних националистов по отношению к теории Левитова остается неясной: одни разоблачали миф о проницаемости границ по линии Байкала и отказывались оставить Приморье Китаю , другие, напротив, пытались придать замыслу сибирского писателя новое направление. Так, анонимный автор брошюры «Китай или мы» предлагал организовать торговлю рабами-китайцами в России: каждая губерния управляла бы потоком китайских семей, которые распределялись бы среди русских крестьян для эксплуатации в сельском хозяйстве. Крестьяне обладали бы правом даровать им жизнь или смерть; автор даже предлагал вариант таблицы цен на этот человеческий товар .

Из этого схематичного анализа вытекает двойной вывод. Как значительная европейская единица, Россия, подобно своим западным соседям, использовала миф о желтой опасности, позволявший оправдать колониальное господство, якобы в целях развенчания союза желтых-евреев-красных. Эта тема открывала перед Россией логическую возможность сравнивать себя с любым европейским государством: она представляла собой власть белую и христианскую, распространяющую благотворное влияние цивилизации среди варварских народов. Приверженцы идеи желтой опасности придавали большое значение восточным владениям империи, но этот интерес формировался «от противного»: Россия для них бесспорно оставалась силой «белой», и ее отношение к «желтому» миру – тем же, что на Западе. Азиатская тема присутствует в мысли русских националистов XIX века, но не исследуется, в отличие от некоторых современных ей литературных течений или наследующих ей теорий нации (например, евразийство) как новая возможная формулировка национальной русской идентичности. Если теория Левитова, кажется, оставляет возможность для неоднозначного представления о встрече русского и китайского миров, то взгляд русских националистов после событий 1905 года был предельно ясным: господствовать в Азии и рассматривать ее территориально как «свою» ни в коем случае не означало принять ее в плане идентичности.

Перевод с французского Н.Н. Сосна

Калифорния долгое время была отрезана от остальной части США и избегала подсобных рабочих. Желтый миф родился во время мощного продвижения к Тихому океану новых американских мигрантов, искавших работу. Также в Австралии присутствие китайских рабочих, занятых особенно в строительстве железных дорог, было вдруг дурно оценено. Decornoy J. Péril jaune, peur blanche, Paris, Grasset, 1970, p. 269

Savelli D. Le péril jaune et le péril nègre, éléments pour une représentation de la France et de l’Allemagne chez V. Soloviev et A. Biély, in Dmitrieva K., Espagne M. Transferts culturels triangulaires France-Allemagne-Russie, Philologiques V, Paris, MSH, 1996, p. 257-272.

Об этом см. Nivat G. Russie-Europe, la fin du schisme, Lausanne, L’Age d’homme, 1993, 810 p.; Nivat G. Vers la fin du mythe russe. Essais sur la culture russe de Gogol à nos jours, Lausanne, L’Age d’homme, 1982, 403 p.; Savelli D. L"asiatisme dans la littérature et la pensée russes à la fin du XIXe siècle, thèse de IIIe cycle, sous la direction de Wladimir Troubetzkoy, Université de Lille III, 1994, 503 p.

Шарапов С.Ф. С Англией или с Германией? М., 1908. С. 8.

В Санкт-Петербурге столкнулись две партии: одна осторожная (Витте, Победоносцев, Куропаткин и министр иностранных дел Ламсдорф), готовая отказаться от Кореи, а другая воинствующая, включавшая Николая II, великого князя Александра Михайловича, Плеве и, главное, Безобразова, который добился от царя титула Государственного секретаря комиссии по делам на Дальнем Востоке. Полную библиографию см. в Schimmelpenninck van der Oye D. Toward the Rising Sun. Russian Ideologies of Empire and the Path to War with Japan, Dekalb, Northern Illinois University Press, 2001, p. 329.

Ухтомский Э.Э. Перед грозным будущим. К русско-японскому столкновению. СПб, 1904. С. 7.

Ухтомский Э.Э. Из китайских писем. СПб, 1901. С. 25.

"Азиатские народы, которые не будут разбужены нами, станут для России опасностью еще большей, чем враги с Запада» (Ухтомский Э.Э. К событиям в Китае. Об отношении России и Запада к Востоку. СПб., 1900. С. 85).

См., например: Ухтомский Э.Э. «Из китайских писем», или «Перед грозным будущим. К русско-японскому вопросу».

Письмо Вильгельма II Николаю II от 16 сентября 1895 (Correspondance entre Guillaume II et Nicolas II, 1894-1914, Paris, Plon, 1924, p. 296).

Куропаткин начал свою карьеру в Туркестане и, будучи отмечен за храбрость, смог поступить в Военную академию России. Затем он долго пробыл во Франции, где отличился в Сахаре и получил Орден Почетного Легиона. Когда его снова отозвали в Туркестан, он быстро сделался правой рукой генерала Скобелева и приблизился к генерал-губернатору Туркестана К.П. фон Кауфману, который отправил его во время восстания 1876 г. вести переговоры с Якуб-беком. После этого он сопровождал генерала М.Д. Скобелева на Балканы в 1877-1878 гг., затем вернулся, чтобы участвовать во взятииГеок-Тепе в 1881. В 1897 Николай II назначил его военным министром; он командовал русскими армиями во время конфликта с Японией. После поражения он ушел в отставку, написал несколько публицистических работ о русской армии и вновь вернулся в Туркестан во время восстания 1916 г. Более подробно см. посвященную ему главу в Schimmelpenninck van der Oye D. Toward the Rising Sun, p. 82-103.

Куропаткин А.Н. Очерк движения русских войск в среднюю Азию: Военная беседа, исполненная в штабе войск гвардии и петербургского военного округа в 1885-1887 гг. СПб., 1887. С. 105.

Куропаткин А.Н. Заметки к рапорту Николаю II 8 февраля 1900; цит. по: Schimmelpenninck van der Oye D. Toward the Rising Sun, p. 90.

Куропаткин А.Н. Россия для русских: задачи русской армии. СПб., 1910. Т. 3. С. 252.

Куропаткин А.Н. Меморандум Николаю II, 15 октября 1903, цит. по: Schimmelpenninck van der Oye D, op. cit.

Куропаткин А.Н. Русско-китайский вопрос. СПб, 1913. С. 27.

Идея «желтого» также интересовала некоторых социалистов, как например, С.Н. Тавокина, который не видел в ней никакой реальной опасности, а напротив, появление в мире нового пролетариата.

Ухтюбижский П. Русский народ в Азии. СПб., 1913. С. 75.

Пуришкевич В. Послесловие // Ухтюбижский П. Русский народ в Азии. СПб, 1913. С. 85.

Те, кто говорил о желтой опасности, чувствовали., что в их пользу свидетельствует увеличение числа китайцев на русском Дальнем Востоке вопреки закону 1910 года, ограничивающему привлечение не граждан, и рассматривали их как пятую колонну Китая, которая крадет работу у русских и несет ответственность за нестабильность, установившуюся в городах региона. См. в этой связи: Дятлов В. Миграция китайцев и дискуссия о «желтой опасности» в дореволюционной России // Вестник Евразии. 2000. № 8. С. 63-89.

Клейнборт Л. Русский империализм в Азии. СПб., 1906. С. 47.

Панов А.А. Грядущее монгольское иго. СПб., 1906. С. 5.

Ухтюбижский П. Русский народ в Азии. С. 22.

Там же. С. 11.

Пуришкевич, крупный земельный собственник из Бессарабии, стал одним из идеологов ведущей политической партии крайне правой ориентации, основанной в конце 1905 года, "Союза русского народа". Он имел поддержку царя, в армии и среди некоторых высших функционеров, вплоть до поддержки движения верноподданными массами. Крупный оратор и полемист, Пуришкевич хотел дискредитировать Думу и сосредоточился, в частности, на присутствии евреев в университетах. С 1908 года он вступил в разногласия с коллегой Дубровиным, сблизился с союзами аристократов и в конце концов возглавил "Союз архангела Гавриила". Он принял участие в заговоре против Распутина и умер в 1920 году на юге России, присоединившись к белому движению.

Там же. С. 24.

Левитов И.С. Желтороссия как буферная колония. С. 109.

Кажется, что и Левитов не был лишен рабовладельческих настроений: «Бог дал нам египетских рабов, которые добровольно предлагают нам свои услуги, так почему бы не воспользоваться ими?» (Левитов И.С. Желтая Россия. С. 50).

"Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей окропи меня иссопом и буду чист, омой меня и буду белее снега" (Пс. 50-1;9)

Павел Ренненкампф за свою верную службу Царю и Отечеству был отмечен высшими степенями основных орденов Российской империи. Перечислим девизы этих его орденов: Св. Георгия - «За Службу и Храбрость»; Св. Владимира - «Польза, Честь и Слава»; Св. Анны - «Любящий Справедливость, Благочестие и Веру»; Св. Станислава - «Награждая поощряет».

Супруга генерала Вера Николаевна фон Ренненкампф накануне казни встретилась с мужем в тюрьме. Она вспоминает: «Он просил меня исполнить две предсмертные просьбы. Сказал, что должна обелить его имя от клеветы. Второй просьбой мужа было не выдавать его убийц- Бог с ними, они сами не ведают, что творят». Жуткая казнь верного слуги Государя в Таганроге как бы предварила злодеяние большевиков, которое последовало через 3 месяца в Екатеринбурге. Характерно, что храбрый генерал, так же смиренно, по-христиански, как и вся царская семья, принял мученический венец. Настало время пролить свет на службу и деятельность генерала от кавалерии, генерала адъютанта Павла фон Ренненкампфа (1854−1918), который верой и правдой прослужил престолу 45 лет и 4 месяца к моменту выхода в отставку.

Опишем кратко основные вехи жизненного пути этого доблестного русского офицера, награждённого за свою долгую и преданную службу многими высшими государственными наградами, причём все его основные ордена были украшены мечами. Окончив с отличием известное своими строгими порядками Гельсингфорское пехотное училище, молодой офицер вскоре поступает в Николаевскую академию Генерального штаба, которую заканчивает по первому разряду в 1882 году. Боевую славу ему приносит участие в качестве командира Амурского отряда в подавлении Боксёрского восстания в Китае. К началу боевых действий он занимал должность начальника штаба войск Забайкальской области и 9 апреля 1900 г. был произведён в чин генерал-майора. В ходе этой кампании Павел Ренненкампф награждён 12 августа орденом Святого Георгия 4-й степени за взятие Хинганских перевалов с формулировкой «За боевые подвиги против китайцев и отбитие 20 орудий». Причём «Георгия» ему пожаловал со своей груди генерал Гродеков, а крест этот в своё время принадлежал генералу М.Д. Скобелеву, которым Белый генерал лично наградил Гродекова в русско-турецкую войну.

12 декабря 1900 г. Высочайшим приказом генерал Ренненкампф был награждён орденом Св. Георгия 3-й степени за «отличную храбрость и распорядительность при преследовании неприятеля, захват с боя Цицикара и занятие Гирина, причём взято 122 орудия». Так он стал единственным командиром, который дважды за Китайский поход был удостоен этой высокой боевой награды за отличие в борьбе с внешним врагом.

В русско-японскую войну 1904−1905гг. Ренненкампф, командуя Забайкальской казачьей дивизией, был ранен в ногу, но смог, вскоре, вернуться в строй. За проявленную решительность и бесстрашие в боях с японцами он получил золотое Георгиевское оружие с надписью «За храбрость», орден Святого Станислава 1-й степени с мечами и чин генерал-лейтенанта. Но самое главное он, по праву, завоевал уважение и любовь, как офицерского корпуса, так и простых солдат, и казаков. Недаром генерал Деникин позже писал, что в отряде Ренненкампфа «офицерский стол не отличался почти вовсе от солдатского». Казаки-забайкальцы любили своего отца-командира за храбрость, простоту и решительность, генерал, в свою очередь, полюбил их за те же качества характера, так же полюбил он и форму Забайкальского казачьего войска. За ним даже закрепилось уважительное прозвище «жёлтая опасность», поскольку он носил казачьи шаровары с широкой жёлтой полосой (цвет лампас, околышков, погон Забайкальских казаков) и любил неожиданные, внезапные проверки вверенных ему частей. По свидетельству сослуживца полковника Рябинина генерал Ренненкампф, будучи командиром 3-его армейского корпуса, в июне 1910 г. присутствовал на смотру полковых учений «или вернее, производил их сам в присутствии начальника дивизии.

Смотру предшествовал дальний пробег, до 60 верст, с решением разных тактических задач. После пробега и короткой передышки на плацу командир полка произвел полковое учение по своему усмотрению. Генерал остался доволен и признал, что все перестроения совершаются быстро и точно. После смотра, как и всегда, был хороший обед с трубачами в офицерском собрании. Надо сказать, что генерал мог хорошо выпить и любил посидеть за бокалом вина. Когда встали из за стола, командир полка спросил, не желает ли генерал отдохнуть, на это «Жёлтая опасность» ответил – «Отдыхать будем в гробу» и сел играть в винт. На следующий же день он проделывал пробег и смотр полкового учения в другом полку дивизии.

Как любимец императрицы, граф Келлер любил казачью форму и волчью папаху Оренбургских казаков, так и генерал фон Ренненкампф не снимал мундир Забайкальского казачьего войска и папаху из рыси. Интересный случай, связанный с казачьей формой, описывает его супруга Вера Николаевна: «Когда П.К. Ренненкампф был уже генерал-адъютантом, Государь Николай II послал его вместо себя в Германию, если память мне не изменяет, это было открытие памятника в небольшом городке вблизи нашей границы - или в Эйдкунене или в Кёнигсберге. Генерал немедленно собрался и поехал. Вернувшись оттуда, доложил Государю о том, как исполнил поручение. Генерал рассказал ему, что поехал не по форме одетым - в парадном мундире казачьего забайкальского войска (он знал, как немцы боятся казаков) вместо мундира генерал-адъютанта. Надел самую громадную папаху из рыси, а в руку взял нагайку. Вышло нечто устрашающее. Поднимаясь в зал для парадного обеда, он шагал по лестнице через три ступеньки. Его вид - громадные торчащие усищи, папаха, сапоги и нагайка, а главное - широкие шаги по лестнице, подтвердили, быть может, представление немцев об ужасных, храбрых и грозных казаках. Ведь они распространяли в Германии слухи, что казаки едят детей. Государь от души смеялся. Он был доволен всей этой историей и даже не сердился, что генерал был в казачьем мундире».

Итак, боевые заслуги в русско-японскую войну сделали имя Ренненкампфа весьма популярным в народе. О нём много говорили и писали, а его портреты и гравюры украшали не только страницы журналов и открытки, но встречались даже на брошках, спичечных коробках и обёртках для мыла.

Прозвище «жёлтая опасность» и слава энергичного, решительного генерала помогли ему в усмирении революции 1905 года, хаоса в Сибири и ликвидации так называемой «Читинской республики». Разгромив силы мятежников в полосе маньчжурской железной дороги, Ренненкампф вступил в Читу и предал суду самых оголтелых преступников и убийц. Четверых приговорили к повешению, заменённому расстрелом, остальным смертную казнь заменили каторгой. Имена вожаков мятежа и государственных преступников до сих пор носят семь улиц Читы, у подножия Титовской сопки им даже установлен памятник. Имя же боевого генерала, который вернул законную власть и порядок, до сих пор в Забайкайле предано поруганию и забвению. Государь же 5 марта 1906 г. наградил генерала Ренненкампфа бриллиантовыми украшениями к золотому Георгиевскому оружию за восстановление порядка на Восточно-Сибирской железной дороге, а через полтора года 4 ноября 1907 г. года Высочайшим указом Ренненкампфу был пожалован орден Святой Анны 1-й степени.

Последними в военной карьере генерала стали Восточно-Прусская операция и победа под Гумбененом в начале Великой войны, в которой он командовал 1-й армией Северо-Западного фронта. Необходимо сказать, что эта операция спасла французскую армию от разгрома и сорвала германский план «молниеносной войны» за что Реннекампф и был награждён орденом Святого Владимира 2-й степени с мечами. Однако, чуть позже под влиянием шовинистических настроений и целенаправленного всплеска германофобии в общественном мнении утвердился образ генерала - «остзейского немца, предавшего русского генерала Самсонова». Не последним обстоятельством при этом стала давняя взаимная вражда генерала с военным министром Сухомлиновым и неприязнь к нему главкома армиями Северо-Западного фронта (в дальнейшем - заговорщика против Царя) Рузского, который несправедливо и уволил Ренненкампф со службы.

Кстати, Ренненкампф, вопреки посыпавшимся на него упрёкам после разгрома 2-й армии, отнюдь не проявлял злостного равнодушия к судьбе генерала Самсонова и его войск.

«12 августа он предписывает телеграммой генералу Гурко: «Войдите в связь со 2-й армией, правый фланг которой 12-го ожидается в Зенсебурге». Это было не единственное упоминание о попытке своевременной организации связи с Самсоновым, и исходило оно именно от Ренненкампфа", - справедливо отмечает современный исследователь Александр Пронин.

История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Но если бы Ренненкампф остался на службе хотя бы во главе дивизии (а он готов был и на эскадрон), можно было бы с большой долей уверенности утверждать, что у Государя в скором будущем нашёлся хотя бы один видный и преданный военачальник, который не пошёл бы на поводу у кругов либеральной оппозиции и оказал ему поддержку, и тогда в роковые дни февраля 1917 г. наш император не оказался бы в полном одиночестве. Уверен, что именно Ренненкампфу с его опытом подавления революционных беспорядков хватило бы мужества и энергии навести моментально порядок в мятежном Петрограде. В защиту трона тогда возвысил голос лишь такой же доблестный и верный слуга Царя - граф Келлер, но он со своим кавкорпусом был слишком далеко от мятежной столицы умирающей империи.

До самой смерти над Павлом Ренненкампфом висело обвинение в предательстве и измене. Это причиняло ему глубокие нравственные страдания и, уже глядя в глаза смерти, он попросил свою жену постараться «отмыть» и очистить его имя от незаслуженной клеветы. В стремлении реабилитировать мужа (и выполнить его последнюю просьбу) Вера Николаевна была не одинока. Большая часть эмиграции считала Ренненкампфа невиновным ни в стратегических ошибках, ни тем более в государственной измене. Этого мнения придерживались генералы Н. Головин, П. Врангель, А. Деникин, В. Чернавин и многие другие. Зарубежному историку С. Андоленко удалось продолжить дело исторического общества «Друзья Ренненкампфа», созданного 22.11.1936 г., и написать объективный и развёрнутый очерк, который раскрывает правду о службе, жизни и смерти Павла Ренненкампфа. Фактически мы сейчас пытаемся сделать то, что не до конца удалось сделать этому историческому обществу.

И последнее. Павел Ренненкампф за свою верную службу Царю и Отечеству был отмечен высшими степенями основных орденов Российской империи. Перечислим девизы этих его орденов: Св. Георгия - «За Службу и Храбрость»; Св. Владимира - «Польза, Честь и Слава»; Св. Анны - «Любящий Справедливость, Благочестие и Веру»; Св. Станислава - «Награждая поощряет». Несомненно генерал Ренненкампф обладал всеми перечисленными качествами - храбро и нелицемерно, с пользой для общего дела, служил тому, кому присягал. Он любил справедливость и стремился к благочестию, обладал искренней верой в Господа нашего Иисуса Христа. По воспоминаниям супруги: «Когда генерал вышел в отставку, то, по особому обету перешёл в православие. На мой вопрос, почему он это сделал теперь, а не раньше, он сказал мне, что в отставке - он свободный человек, а если бы он принял православие, когда находился на действительной военной службе, люди могли бы посчитать, что он выслуживается в православном государстве и ищет себе преимуществ…". «Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни» (Откр.2−10). Генерал остался до конца верен Царю, присяге, крестному целованию, сохранил офицерскую честь.

Задача современников теперь до конца смыть с его имени грязь и клевету, выполнить его предсмертную просьбу и восстановить справедливость. Есть много мест на карте, связанных с именем Павла Ренненкампфа. Но если Ревель и Вильно не относятся теперь к российскому государству, то в таких городах как Таганрог, Чита и Калининград (хотя бы в одном) уместно установить памятный знак, посвящённый генералу - победителю китайцев, японцев, германцев и революционеров Павлу фон Ренненкампфу!

Это и было сделано в прошлом году к 100 – летию начала Великой отечественной войны. В городе Гусеве (бывший г. Гумбинен) на здании краеведческого музея была открыта Министром культуры РФ В. Мединским и губернатором Калининградской области Н. Цукановым мемориальная бронзовая доска посвященная русскому генералу. Чуть позже в Таганроге во Всесвятском храме (где в свое время отпевали генерала) был освящен памятный киот с иконой св. ап. Павла, небесного покровителя Павла Ренненкампфа. Под иконой золотая табличка с надписью « Вечная память доблестному генералу Павлу Ренненкампфу за Веру, Царя и Отечества живот свой положившему» Усилия современных «Друзей Ренненкампфа » не прошли даром, недавно на старом кладбище Таганрога рядом с церковью было найдено место захоронения генерала. На могиле героя предполагается установить памятник.

Примечание: Выражение «Желтая опасность» имеет еще один подтекст - Выражение «желтая опасность» имело в начале XX века и другое значение. Император Германии Вильгельм II, который оказывал определенное влияние на своего двоюродного брата русского Императора Николая II, разыгрывал карту «желтой опасности», чтобы побудить Россию уйти с Европейской сцены и обратить свои взоры в сторону Азии. Он настаивал на «великой роли России в защите Креста… от нашествия монголов и буддизма». Россия должна была защитить Европу от наступления «желтой» расы. Сдерживание «желтой опасности» было постоянной заботой военного министра Российской империи А. Н. Куропаткина. Куропаткин воспользовался термином «желтая опасность» несколько лет спустя, после завершения Русско-японской войны в своей работе «Россия для русских. Задачи русской армии» (1910). «Желтой опасностью», которая успешно сдерживала и побеждала врагов России на Востоке, в данном случае был генерал Павел Ренненкампф. Он с небольшим отрядом в 500 сабель практически завоевал две провинции Китая с центрами Гирин и Цицикар. Забайкальская казачья дивизия Ренненкампфа также успешно громила японцев уже пятью годами позже, во время Русской японской войны (1904-1905).

"Желтая опасность ". Автор этого выражения - французский публицист Поль Леруа Болье. Так он выразил свои опасения в конце XIX века по поводу "пробуждения Востока": усиления Китая и Японии. Впоследствии это выражение часто повторял германский император Вильгельм II (1888-1918), благодаря которому оно и вошло в общественно-политическую лексику европейских стран.
На рубеже XIX-XX веков над Западной Европой витал страх "желтой опасности". Согласно одноименной теории, новый век должен был стать веком "наплыва" поселенцев-завоевателей из Азии. И если на то, чтобы добраться до Запада, азиатам потребовалось бы время и значительные усилия, то до территории Российской империи им было рукой подать...
Вскоре после окончания японо-китайской войны Вильгельм II напоминает своему петербургскому кузену Николаю II о том, какую "великую роль должна играть Россия в деле насаждения культуры в Азии и в деле защиты креста и старой христианской европейской культуры против вторжения монголов и буддизма". Письмо датировано июлем 1895 года, а спустя два месяца, продолжая ту же пропагандистскую кампанию, кайзер посылает многим государственным деятелям и выдающимся личностям Европы, в том числе Николаю II, репродукцию картины "Die gelbe Gefahr" ("Желтая опасность"), которая призвана служить наглядной иллюстрацией к его высказываниям последнего времени. Эту картину Вильгельм II представляет как свое собственное произведение, хотя в действительности ее автором был немецкий художник Кнакфусс, профессор Академии художеств в Касселе. [примечание royal _ farr - вероятно, Вильгельм II был автором идеи картины или её эскиза ].

На картине изображена группа женских фигур с оружием, символизирующих европейские страны, стоящие на краю пропасти, призванные архангелом Михаилом соединиться, чтобы противостоять буддизму, язычеству и варварству ради защиты Креста. Впереди стоит женская фигура в шлеме с орлом, символизирующая Германию, за ней теснятся аллегории других стран Европы, символично, что женская фигура России с двуглавым орлом на латах, держит за руку женскую фигуру, олицетворяющую Англию, как бы призывая ее к союзу.
Перед ними, в вышине, верхом на драконах парит желтый Будда, окруженный мрачными облаками. В цвете картина производила зловещее впечатление.
Подпись на картине: "Vulker Europas, wahrtet eure heiligsten Giiter" (Народы Европы, берегите ваши святые сокровища). По мнению Вильгельма эта картина символизирует, что народы Европы должны объединиться, чтобы противостоять надвигающейся с Востока опасности.
Сейчас эта картина, может быть, и воспринимается как пример исторического предвидения, но тогда оценка была иная - выходку Вильгельма сочли за чудачество. Некоторые современные историки расценивают роль Вильгельма как провокационную, считая, что таким образом он стремился максимально отвлечь внимание европейских соседей от германского военного строительства и амбиций.
Что же получилось в реальной жизни. Навстречу желтой опасности Европа вытолкнула Россию. Остальные народы наблюдали за кровавой борьбой, не то со страхом, не то с любопытством, не то со злорадством, при этом они проливали крокодиловы слезы и патетически выкрикивали: "Россия должна непременно победить!... Ради наших интересов на Дальнем Востоке!..."
Картина "Желтая опасность" была широко растиражирована в России в прессе и на открытках во времена Русско-японской войны 1904-1905 годов. Оригинал ее и по сей день висит в ванной комнате бывшего Ливадийского дворца в Крыму в 2 км от Ялты.

Источник -

Колониальный вопрос для Кейсли Хейфорда неотделим от расовой проблемы. «Когда в истории, – вопрошает он, – кавказцы относились к неграм или монголам – к черному, желтому или коричневому человеку – в духе всеобщего братства, как учил нас в Евангелии Иисус Христос, когда кавказцы видели в их странах не только рынки сбыта и источники природных ресурсов, а поднимали другую расу до уровня развития и степени свободы своей расы?» Вопрос для автора риторический. Он рассматривал отношения между расами сквозь призму эволюционизма Герберта Спенсера, британского философа, чьи идеи были весьма популярны в конце XIX – начале XX в. Христианские принципы несовместимы с естественным отбором.

«Что означает “желтая угроза”?» – спрашивает Кваманкру его сын-подросток Экра Квоу. Ответ следует обстоятельный. Отец объясняет, что на земле существуют белая, желтая, красная и черная расы. Каждая из них занимает определенную территорию. К примеру «те, кто живет на маленьких островах где-то в районе Ла-Манша», зовутся англичанами. А еще есть японцы, «эти храбрые парни», индейцы, африканцы. Большинству рас приходится бороться за самосохранение, их отношения, по Спенсеру, определяются принципом «выживает наиболее приспособленный». Выжившие – это те, кто «лучше других сопротивляются».

Сопротивляться приходится «…определенным нациям, которые называют себя христианами и претендуют на монополию в культуре, знаниях и цивилизованности, и, следовательно, полагают, что наделены Богом правом жить и преуспевать, а удел остальных – находиться под их господством. Те, кто стремится властвовать, преимущественно белые. Когда же коричневые, желтые или черные сопротивляются и демонстрируют нежелание подчиняться, белые христиане начинают истерически вопить: “Желтая угроза” или “Черная угроза” в зависимости от ситуации».

Русских Кейсли Хейфорд причисляет к этой бесславной когорте самозванных претендентов на мировое господство. «Почему ты называешь японцев храбрыми парнями?» – задает вопрос Экра Квоу. Ответ очевиден, идет русско-японская война: «Они сейчас сражаются с русскими, они доказывают, что не собираются подчиняться кому бы то ни было, и это вызывает истерику по поводу “желтой угрозы”». Самим японцам в праве обладать империей Кейсли Хейфорд не отказывает, напротив, лишь бы под их цивилизаторскую длань попадали только азиатские народы. Кваманкра достает свой альбом газетных вырезок, находит букву «Я» и читает отрывок из речи, произнесенной в Палате пэров японского парламента: «Наш священный долг как самого прогрессивного государства Азии протянуть руку помощи Китаю, Индии и Корее, всем азиатам, которые нам доверяют и способны к цивилизованному развитию. Мы, их более сильный сосед, хотим, чтобы они освободились от европейского рабства и доказали миру способность Востока скрестить мечи с Западом на любом поле брани». Эти слова, считает Кваманкра, содержат принцип, который он хотел бы внушить сыну «на уровне подкорки», чтобы тот руководствовался им всю жизнь .

Русских Кейсли Хейфорд считает азиатским народом, но цель их территориальной экспансии – не цивилизаторская миссия и помощь угнетенным, как у Японии, а подавление других народов. Разъясняя сыну суть «Восточного вопроса», Кваманкра свел этот сложнейший сюжет мировой политики к проискам России: «Все это с самого начала было делом рук русских. Когда-то они занимали угол Малой Азии, не имея выхода к Северному, Балтийскому и Черному морям. И вот пришло время, когда император Петр Великий разработал идею экспансии в направлении Крыма и на север к Балтийскому морю. Потом русская императрица Екатерина II стала осуществлять мечту Петра, и с тех пор это стало национальной политикой Русского Медведя». Так во времена императора Николая I дело дошло до Крымской войны, в которой Россия была агрессором, волком из известной басни, а Турция – ягненком. Кейсли Хейфорд признает, что турки «плохо обращались с христианами Греческой православной церкви во владениях султана» (славяне не в счет?), но это не умаляет борьбы Турции за «самосохранение», которую русские считают «мусульманской угрозой» .

Кровожадный медведь – стереотипный образ России, созданный британской прессой во времена Большой игры и использовавшийся как жупел «русской угрозы» для мусульман . Нет ничего удивительного, что его усвоил и Кейсли Хейфорд, но его взгляд на раздел мира принципиально отличается от позиции британского патриота.

О поведении европейских держав, вступивших в союз с Османской империей против России, автор попросту умалчивает. Европейцы против европейцев, белые против белых? А как же простая и ясная схема: стремящаяся к господству белая раса против других рас? Русские и англичане, утверждает Кейсли Хейфорд, одним миром мазаны, как белые хищники. Джон Булль так же агрессивен в отношении «более слабых рас», что и Русский Медведь. Взять хотя бы опиумные войны с Китаем. «Всем христианским нациям Европы, – внушает Кваманкра сыну, – свойственна ошибка самоутверждения, ни одна не может сдержать криков “желтая угроза” или “черная угроза”, когда они сталкиваются с сопротивлением в той или иной форме. Как будто они в одной руке несут дарованную Богом привилегию, а в другой – индульгенцию на ограбление и покорение остальных» .

Что будет, если «борьба за выживание» небелых рас превратится в «самоутверждение», т. е. в стремление к господству? Эту очевидную проблему Кейсли Хейфорд не обсуждает.

Его мучает незавидное положение черной расы, больше других пострадавшей от белых хищников: «Африканцу, где бы он ни находился, угрожает двойная опасность. Такое положение является следствием экономических условий, когда африканец подвергается эксплуатации, где это только возможно. Его заставляют служить человеку, вполне определенному человеку, кавказцу. Пока будет так, он никогда не сможет воспользоваться в полной мере плодами своего труда как человек. Он участвует в строительстве тротуаров, по которым ему может быть и не придется пройтись. Считайте это метафорой или фактом, как хотите. Он обеспечивает налоговые поступления для наполнения казны, расходы средств из которой он в большинстве случаев не контролирует должным образом, если контролирует вообще. Коротко говоря, на нем стоит клеймо принадлежности к низшей касте среди рас, и любая попытка подняться выше отведенного ему места встречает негодование аристократических рас. Ему постоянно напоминают, что предел его возможностей – быть дровосеком и водоносом» .

Единственный выход – разработать «собственную концепцию спасения». Невозможно игнорировать опыт восхождения других рас, но нельзя превращаться в имитаторов. Примером, достойным подражания, Кейсли Хейфорд считает Революцию Мэйдзи в Японии, поскольку залог успеха японской модернизации – опора на традиции и сохранение культурной самобытности: «Японцы по необходимости заимствовали и усваивали западную культуру, но это не помешало им заставить Запад уважать их. В японце есть что-то особенное, восточное. Начать с того, что он используют свой родной язык, у японцев есть своя литература, обогащенная переводами зарубежных классиков. Японец уважает институты и обычаи предков, он вдохновляется мудростью прошлого. Он не отказывается от национального костюма, а если и надевает западный наряд, то для удобства, совсем как шотландец, находясь за границей, снимает горный костюм, когда этого требуют обстоятельства» .

Подобно Японии, считал Кейсли Хейфорд, Африка должна синтезировать свои достижения и все лучшее, что было создано в мире: «Африканец должен преуспеть не только в овладении искусствами и науками, в освоении технических специальностей. Он должен вести научные исследования, которые откроют путь к его национальной сокровищнице знаний и достижений» . Только так, оставаясь самими собой, можно встать на путь прогресса и «занять достойное место среди мировых наций».

Опыт афроамериканцев по приобщению к цивилизации Кейсли Хейфорд оценивал негативно. Он провел принципиальное различие между «афроамериканской» (Букер Вашингтон, Уильям Дюбуа) и «африканской» (Уилмот Блайден) школами общественной мысли. Согласно первой «чернокожий стремится проявить себя как существо, способное духовно и материально развиваться в соответствии с представлениями о прогрессе среди белых» и в итоге им уподобиться. Б. Вашингтон хотел «обеспечить рост материального благосостояния черного человека в Соединенных Штатах». Дюбуа – «добиться его социального освобождения в среде неблагоприятной для развития черной расы». Африканская школа утверждает, что «чернокожему уготована более грандиозная миссия – найти свое место в общечеловеческой семье в соответствии со своими природными и национальными особенностями» .

Вслед за Блайденом Кейсли Хейфорд резко критиковал представителей афроамериканской школы. Комментируя размышления Дюбуа в романе «Души черного народа» о двойственности сознания негров как африканцев и американцев, он пишет: «Очевидно, что Дюбуа рассуждает как американец, живущий среди американских реалий. Это, конечно, не его беда, другого мира он не знает. Он африканец, родившийся в Америке, великой империи доллара, где безудержно возвеличивается индивидуализм, где слабый сам вынужден заботиться о себе, а его мольбы о помощи не волнуют тех, кто оседлал удачу. Он опутан обстоятельствами, которые делают невозможным стремление к высшим идеалам». Результат печален: «средний афроамериканец, живущий в Соединенных Штатах, потерял всякую связь с прошлым своей расы и беспомощно, безнадежно бредет на ощупь в темноте в поисках братьев по духу среди тех, кто для этого не годится по естественным и национальным причинам» .

В Америке, считает Кейсли Хейфорд, у «черного человека нет шансов». Он живет в «чуждой, мертвящей среде». Формально получив свободу, он остается «духовным рабом» . Единственный способ для афроамериканцев обрести себя – вернуться «из изгнания» в Африку, «на скалу, из которой их всех когда-то высек Отец всех наций». Там они будут «учиться, чтобы разучиться всему, чем замутила им головы иностранная софистика». Все «мыслящие афроамериканцы» должны «припасть к духовным истокам, к «свежим струям и фонтанам Африки, которые освежат их мозги». Только тогда их охватит страсть к духовному восхождению .

Кейсли Хейфорд отстаивал химерическую идею Блайдена о том, что афроамериканцы не могут и не должны жить в США и обязаны вернуться в Африку. Время показало неправоту Блайдена и его последователей. В споре двух школ победила афроамериканская.

Кейсли Хейфорд не только пропагандировал, но и творчески развил сформулированные Блайденом «некоторые основополагающие принципы африканского национализма»

Автор этого выражения, французский публицист Поль Леруа Болье (1843-1916), который впервые выразил свои опасения по поводу «пробуждения Востока» - усиления таких стран, как Китай , и особенно Японии . Зародившись во Франции, термин, однако, получил наибольшее распространение в империалистических кругах таких государств, как Германия , Британская империя , США и, которые имели самые разнообразные интересы на Востоке . Впоследствии это выражение часто повторял германский император Вильгельм II , благодаря которому оно и вошло в общественно-политическую лексику европейских стран и приобрело ксенофобский , джингоистский оттенок.

В настоящее время этот термин стал снова использоваться в связи с развитием «азиатских тигров» и, прежде всего, Китайской Народной Республики.

В конце XIX - начале XX века народы Дальнего Востока стали рассматриваться в контексте расовых теорий как «желтые», противостоящие «белым» .

Предпосылки для возрастания роли Китая были созданы реформами Дэна Сяопина в конце 1970-х - начале 1980-х годов, которые разрешили частное предпринимательство и открыли границы страны, при этом проводя строго протекционистскую внешнеэкономическую политику. В связи с этими некоторые публицисты и аналитики уже в 1990-х годах стали говорить о «китайской угрозе» в различных областях .

В настоящее время синдром «желтой опасности» актуализируется в России. При этом сам термин практически выходит из реального употребления, чаще употребляется термин «китайская экспансия» . Если на рубеже XIX-XX веков китайцы рассматривались как представители «желтой расы», в настоящее время распространено представление об экспансии, которую осуществляет и мобилизует КНР. Встречаются неподтверждённые серьёзными подсчетами и данными пограничных служб оценки численности китайцев в России от сотен тысяч до 5-6 миллионов человек в связи с якобы массовой нелегальной их миграцией в РФ. Также с начала 90-х годов формируется миф о местах компактного расселения китайцев на Дальнем Востоке .

Существует альтернативная точка зрения. Н. Михалков отказался воплотить её в предложенном ему плане сценария фильма, но подробно рассказал о нем в телепередаче: вместо постепенного экономического и демографического освоения малозаселённого Дальнего Востока, имеются условия, позволяющие армии КНР быстро захватить сопредельные территории . Данная им низкая оценка способности российской армии защитить Дальний Восток соответствует мнению эксперта .

Напишите отзыв о статье "Жёлтая опасность"

Примечания

Отрывок, характеризующий Жёлтая опасность

– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г"афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г"афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво"ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п"ощайте, г"афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.