Сообщение об эвакуации города припять. Авария на чаэс. воспоминания жителей припяти

(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)

Проверка уровня облучения людей

Первые майские дни 1986 года навсегда запомнятся жителям Припяти. Ласковое солнце, так же, как и вчера проснулось вместе с шелестом листвы, журчанием реки и звучными голосами птиц. Однако дни молодого зеленого города никогда уже не будут прежними. Колонна заполненных автобусов, грузовых машин тревожно мчится широким магистральным шоссе. Из окон движущегося транспорта доносится сумбурный поток человеческих голосов, а из грузовых кузовов по всей округе разносится взволнованное мычание и блеяние животных. Впереди эвакуация Припяти.

Подготовка людей к эвакуации

Говоря о Припяти и об эвакуации, воспоминания очевидцев остаются самыми ценными в этом деле, ведь только они могут поведать тайны, которые уже много лет хранятся под грифом «секретно» во многих архивах нашего государства.

Несмотря на всю серьезность ситуации и масштабы экологической катастрофы, по словам очевидцев, эвакуация проходила быстро, но спокойно. В тот момент людям казалось, что совсем скоро они смогут вернуться домой к своим привычным, ежедневным делам. Как они ошибались! Впереди их ожидал утомительный перевал и обустройство совершенно другого места, которое они должны будут назвать своим домом.

Эвакуация в Припяти, как собственно и во всей чернобыльской зоне, проходила в несколько этапов и началась 27 апреля 1986 года в 14.00. При этом объявление об эвакуации из Припяти поступило еще ранним утром, когда ничего не предвещало беды. Молодые мамочки, как обычно, собирались на прогулки, трудовики – на заводы, а учителя – в школьные классы.

Автобус с людьми, покидающими Припять

Из воспоминаний первого секретаря Киевского обкома компартии Г. Ревенко следует, что первыми были эвакуированы жители из пятнадцатикилометровой зоны, однако для того, чтобы обеспечить полную безопасность, было принято решение вывести людей из тридцатикилометровой зоны.

Алла Середицкая, преподаватель хорового пения в Школе Искусств города Славутич. 26 апреля 1986-го года выехала с семьей из города Припять и больше никогда не возвращалась назад. Вырастила двоих детей. Стала бабушкой двоих внуков.

Я родилась недалеко от Чернобыля — в Белоруссии, в деревне Красное, Брагинского района Гомельской области. Когда я была маленькой, то мы с родителями часто ездили собирать чернику в те места, где позже был построен город энергетиков Припять. Люди и сейчас живут в моем родном селе, их не эвакуировали, но совсем рядом — запретная зона, буквально через дорогу.

Будучи студенткой, я познакомилась со своим мужем, и после свадьбы мы уехали в Новосибирск. Мой первый ребенок родился там, но когда ему было 5 месяцев, мы вернулись домой. Я была в декрете, и муж думал о том, куда пойти работать. Была возможность устроиться в Гомеле, Чернигове или Припяти. Припять — молодой город, поэтому выбор пал на него. Муж работал на станции заведующим производством в столовой — кормил сотрудников АЭС. В апреле 1986 у нас уже было двое детей: 5-летний сын Олесь и 2-летняя дочь Наташа.

26.04.1986

Тот день, скорее даже ночь, я помню очень хорошо. Я проснулась от какого-то хлопка. Как потом оказалось, это был взрыв на четвертом блоке ЧАЭС. Город находился совсем близко от станции. Так и не поняв в тот момент, что меня разбудило, я распахнула окошко, поправила одеяла детям и легла спать дальше. До утра окно у нас было открыто…

Утром муж пошел на работу, как в обычный день. Он на тот момент работал в профилактории ЧАЭС, это недалеко от нашего дома, на берегу реки Припять. Старший ребенок попросился на улицу, и у меня не было повода его не отпускать. Светило яркое солнце, и сын хотел поиграть с машинками в песочнице. Во дворе было много детей.

Прибежал с работы взволнованный муж и сказал, чтобы я забрала сына домой, закрыла окна и никуда не ходила, потому что на станции что-то произошло, какая-то утечка, точно никто ничего не говорит. Велел нам сидеть дома. Периодически он забегал домой, а моя внутренняя тревога все возрастала. Постепенно начали слышаться звуки сирен скорой помощи. Рядом с нашим домом была больница, машины приезжали туда одна за другой — привозили пострадавших людей, тех, кто первыми попал под облучение — работников, которые были на смене в ту ночь, пожарников, неудачливых очевидцев. Город маленький и совершенно невозможно было что-то скрыть. Родственники попавших в больницу толпились у приемного покоя, но никого к пострадавшим не пускали. Позже муж принес нам из профилактория лекарство с йодом, велел самой пить и детям давать. Может, это нас в какой-то мере уберегло от серьезных последствий.

Алла с дочкой на аллея в городе Припять

А люди шли на берег Припяти отдыхать на лодочную станцию в жаркий день. Все в легкой одежде. У многих были лодки, они устраивали пикники, жарили шашлыки и рыбачили…

По плану, в тот вечер мы должны были ехать в деревню к родителям, сажать картошку. На дизеле (Дизель-поезд - моторвагонный подвижной состав, у которого первичным двигателем является дизель – ред.) это минут 25 до станции Новая Иолча. Муж вернулся с работы, мы собрались, взяли рабочую одежду, а детям — сменку, и без документов и дополнительных вещей, поехали на вокзал. Разговоры про аварию были лишь на уровне слухов. Всем было интересно, что же там произошло на станции. Мимо нас проезжали машины, которые поливали дорогу и тротуары специальной жидкостью с пеной. Солдаты и пожарные были в масках, а мы просто шли на вокзал и ничего не понимали. На тот момент еще никто не извещал людей о смертельной опасности.

Мы сели в дизель-поезд и поехали. А там, по дороге, есть открытая местность, где совсем близко просматривается станция. Все пассажиры встали со своих мест и прильнули к окнам. В тот день в поезде было много рыбаков, которые приезжали из Чернигова рыбачить на р. Припять и на охладительный пруд рядом с ЧАЭС. Там водилось много рыбы. Я могу только представить, сколько на них было радиации, ведь эти рыбаки просидели под разрушенным блоком целый день.

Мы внимательно всматривались в развалины 4-го энергоблока, в курящийся над ним дымок. Кто-то начал говорить, что все будет нормально, пожар потушили, значит, ничего страшного нет. Никто не мог даже представить, что могло произойти нечто ужасное.

«Мы никогда не вернемся»

На следующий день, когда в Припяти и ее окрестностях была объявлена и организована эвакуация, по деревне поползли разные слухи, и по радио прозвучало первое официальное сообщение о происшествии на ЧАЭС. Муж поехал на вокзал узнать, как обстоят дела. Он увидел, как со стороны Припяти в сторону Чернигова промчался забитый битком поезд. Даже на ступеньках стояли люди. Как в кино о войне, когда поезда возвращались с фронта. А обратно, в Припять, прошел без остановок, словно призрак, совершенно пустой состав. Вечером в воскресение поезд вывозил последних людей из города. Мы остались без вещей, документов и без дома.

Только через какое-то время мужа пустили в Припять по пропуску — забрать документы. Лишь бумаги, больше ничего нельзя было увезти. После аварии родители и мы были очень встревожены ситуацией, так как вблизи деревни летали вертолеты, нагруженные песком для аварийного блока, а люди уже знали о радиации. Мама просила нас уезжать подальше и увозить детей.

В эвакуации в г. Евпатория

Решили ехать к родственникам в Черкасскую область. На вокзале в Чернигове было много женщин с детьми. Там создали пункт помощи пострадавшим. Людям помогали приобретать билеты, оказывали медицинскую помощь, оформляли справки тем, кто уехал из опасной зоны без документов. Представляете, в то время людям еще верили на слово! Нам тоже поверили, и прямо на вокзале выдали справку о том, что мы жители Припяти, выехали 26.04 и, что документов нас на руках нет.

Мы уехали к родственникам, а через какое-то время муж отправил меня с детьми в Евпаторию, в санаторий для эвакуированных из зоны ЧАЭС. Дорогу и пребывание в санатории нам всем оплачивало государство. Мужья приезжали к женам и детям между вахтами, которые длились по 15-20 дней. Непросто было: мужей поначалу не хотели селить с семьями. Помню, как даже на высшем уровне решалось, то, чтобы после 11 их не выгоняли на улицу. Вопрос таки решили. Это был, наверное, самый сложный период. Жилье, выплаты и компенсации были уже потом, а в то время, практически сразу после аварии, не было денег, одежды даже не было. В санатории жили в основном женщины, у которых было по двое, трое, а то и больше детей. Мы были похожи на большой цыганский табор.

Жизнь после эвакуации

Мы жили в санатории до сентября 86-го. Позже муж получил квартиру в Киеве. В столице было непросто — работа далеко от дома, муж постоянно по сменам в Чернобыле, старший сын забирал младшую из сада (сад был под окнами, совсем рядом), они шли сами домой, закрывались и там ждали меня — не гуляли и никуда не выходили, пока я не приезжала с работы. Я преподавала хоровое пение в музыкальной школе на Воскресенке, а жили мы на Харьковском массиве.

Уезжая, я каждый раз перекрывала газ, а еду детям оставляла в термосе. Однажды я попала в пробку и сильно задержалась, а когда шла домой, то увидела, что стоит мой ребенок во весь рост на подоконнике и просто, «влипнув» в стекло, высматривает меня. Я не помню, как я добежала на свой 9-й этаж. Открыла дверь, а они с дочкой рыдают навзрыд. Они плакали и говорили: «Мама, где ты была? Мы думали, ты под машину попала, потерялась, что больше никогда не придешь!» В тот вечер я тоже с ними рыдала, а после, посоветовавшись с мужем, мы решили переехать в новый, строящийся для работников ЧАЭС город Славутич. Это 60 км от Чернобыля. Тут я живу и по сей день, хотя дети и разъехались. Дочь вышла замуж, и у меня есть двое очаровательных внучат. Отец моих детей уже шесть лет как умер, в 53 года. Но я работаю, как и прежде, в Детской школе искусств, куда из Киева переехал почти весь «костяк» той школы, в которой я работала еще в Припяти.

Люди, когда уезжали из Припяти, даже и подумать не могли, что они не вернутся. Многие оставили своих домашних животных. И те погибли в закрытых домах.

Мне после аварии Припять снился много лет подряд. Постоянно… Город был очень светлый, с огромным количеством цветов, особенно много было роз.

Старший сын долгое время сам работал на ЧАЭС. Я, почему-то, как творческая мама не хотела, чтобы он шел в творческую профессию, думалось мне тогда, что мужчина должен чем-то серьезным заниматься. Он окончил университет, учился на факультете «Финансы и кредит». Вернулся на станцию и работал в плановом отделе много лет. А потом решительно уволился и сейчас занимается совершенно другим делом, творческим, как ему всегда мечталось. Вывод: нельзя выбирать профессию за детей, пусть занимаются тем, к чему душа лежит.

Отголоски тех дней до сих пор сказываются на здоровье: приходишь на осмотр, сдаешь кровь, делаешь УЗИ, а врач сразу спрашивает: «Вы из Припяти?». Говорит, что видно, если оттуда. Из-за проблем с щитовидной железой я больше не могу петь, как раньше.

Я не могу смотреть фильмы, читать книги о Чернобыле. Однажды я возила детей в музей Чернобыля, они слушали экскурсию, а я тихо рыдала в стороне, чтобы никто не увидел. Нам повезло, что мы не пострадали, как могли бы — все остались относительно здоровы.

Но та жизнь, которая была сразу после аварии, была совершенно другой, произошел надлом. В то время я не могла слушать веселую музыку. На юге музыка звучала всюду, нас даже пытались развлекать — концерты давали, привозили различные коллективы. А я все думала, ну как можно веселиться и радоваться, когда такое случилось. Меня спасало рисование и забота о детях.

Алла с сыном и дочерью

Думала даже, что не вернусь в профессию, что не смогу заниматься вокалом из-за стресса. А потом дети меня в буквальном смысле подняли. Я переключилась на них, на их благополучие. Я поставила себе цель,чтобы они выросли счастливыми людьми. Несмотря ни на что. Ведь бывало так, что нам «умные» люди говорили, мол, вам после Припяти 5 лет жить — не больше. И поначалу мы, правда, боялись. Страх был жуткий, а потом я поняла одну вещь — нельзя поддаваться этим деструктивным мыслям. Даже если действительно отмерено немного. Особенно, если у тебя есть дети, ты просто не имеешь права опускать руки и думать о смерти. Нужно просто жить. Я живу, несмотря на то, что во сне приходит мираж — светлый город, утопающий в розах. На фоне того самого дымка, который затянул туманом целую жизнь.

Фото: Алла Середицкая, Виталий Головин

Ежегодно в преддверии годовщины катастрофы на Чернобыльской АЭС мы вспоминаем о Чернобыле и о ликвидаторах. Город Припять и его жители до сих пор оставались как бы за кадром. Сегодня ТАЙМЕР исправляет это упущение.

Воспоминаниями о событиях тех дней с ТАЙМЕРОМ поделилась некогда жительница Припяти, сотрудник Чернобыльского монтажного управления, а ныне председатель Суворовской районной организации «Союз. Чернобыль. Украина» Лидия Романченко.

Лидия и Николай Романченко у подъезда своего дома. Припять. 2006 год.

Мы позволим себе дополнять её рассказ небольшими комментариями, которые, на наш взгляд, позволят читателю лучше понять, что же происходило на Чернобыльской АЭС и вокруг неё в те страшные дни.

…о жизни в Припяти

Это был молодой город, молодой и населением (средний возраст жителей Припяти - 26 лет), и своим возрастом. Первый камешек города был заложен в 1970 году, а в 1973 году нам с мужем дали там квартиру и мы перебрались с детьми туда жить.

Газета «Радянська Украина», 1977 год. Мужчина с блокнотом в центре - Николай Романченко.

В 1973 году Припять состояла из двух микрорайонов, один из которых только начинался строиться. Всё остальное это был пустырь и лес. Но Припять быстро развивалась и расстраивалась. Жили мы очень хорошо! У нас всё было самое лучшее: лучшее медобслуживание, лучшее образование для наших детей, лучшие условия для жизни! У нас была не просто поликлиника, а медико-санитарная часть от Москвы. Она называлась МСЧ-126, диспансеризацию мы проходили не для галочки, а по-настоящему. Наших детей учили лучшие учителя, в каждой школе работало 5-6 Заслуженных учителей Украины или СССР. О нас заботились, мы были обласканы судьбой! Это был образцово-показательный город - город-сказка!

Припять. Май 1983 года.

…об аварии

За год до аварии у нас появился третий ребёнок. Поэтому я в то время находилась в декретном отпуске, а муж работал бригадиром строительной бригады на строительстве 5-го и 6-го блоков ЧАЭС. Когда произошла авария, мы спали и даже не знали, что что-то случилось. Утром 26 апреля я отправила старших детей в школу и осталась с малышом дома.

ОТ РЕДАКЦИИ. В это время на станции велась отчаянная борьба с локализацией последствий аварии: спешно (и, как впоследствии оказалось, напрасно) подавали воду для охлаждения разрушенного реактора №4, в аварийном режиме «гасили» остальные энергоблоки станции. Многие из сотрудников станции к тому моменту уже получили смертельные дозы облучения; в первых числах мая они в страшных муках умрут в московской клинике №6.

Четвёртый энергоблок Чернобыльской АЭС. Май 1986 года. Более низкое здание слева - машинный зал Чернобыльской АЭС.

Где-то около 8 утра мне позвонила соседка и сказала, что её соседка со станции не вернулась, там авария произошла. Я сразу же кинулась к своим соседям, кумовьям, а они с ночи уже «на сумках» сидят: им кум позвонил и рассказал об аварии. К часам одиннадцати наши дети прибежали домой и рассказали, что в школе забили все окна и двери, и их никуда не выпускали, а потом помыли вокруг школы территорию и машины, выпустили их на улицу и сказали бежать домой.

Наш друг-стоматолог рассказывал, что их всех ночью подняли по тревоге и вызвали в больницу, куда всю ночь возили людей со станции. Облучённых сильно тошнило: к утру вся больница была в рвотных массах. Это было жутко!

ОТ РЕДАКЦИИ: Тошнота - один из первых признаков острой лучевой болезни. После очищающих кровь капельниц многим из госпитализированных стало значительно лучше: убийственный характер полученных ими поражений начнёт проявляться лишь через много дней. Это состояние иногда называют «состоянием живого трупа»: человек обречён, но чувствует себя почти нормально.

К часам 12-ти к станции и в город начали въезжать БТРы. Это было жуткое зрелище: эти молодые ребята шли на смерть, она сидели там даже без «лепесточков» (респираторов), не защищены вообще были! Войска всё прибывали, всё больше становилось милиции, вертолёты летали. Телевидение нам отключили, поэтому о самой аварии, что именно произошло и каковы масштабы, мы ничего не знали.

ОТ РЕДАКЦИИ: В этот момент уже начались работы по ликвидации последствий аварии. Первыми в бой с аварийным реактором пошли вертолётчики . В образовавшийся после взрыва провал сбрасывали тонны песка и свинца, чтобы остановить доступ кислорода и прекратить горение реакторного графита - пожар, дым от которого выносил в атмосферу новые и новые порции радиоактивной грязи. Пилоты вертолётов летали практически без защиты, многие из них быстро переоблучились.

Об эвакуации

По радио сообщили, что к 15.00 всему населению необходимо быть готовым к эвакуации. Для этого нужно собрать с собой необходимые на три дня вещи и продукты и выйти на улицу. Мы так и сделали.

Мы жили почти на окраине города, и получилось так, что после того, как мы вышли, мы ещё больше часа простояли на улице. В каждом дворе было по 3-4 милиционера, которые делали поквартирный обход, они заходили в каждый дом и каждую квартиру. Тех, кто не хотел эвакуироваться, выводили силой. Подъезжали автобусы, люди загружались и выезжали. Вот так мы и уехали со 100 рублями в кармане и вещами и продуктами на три дня.

Эвакуация из припяти. Обратите внимание на практически полное отсутствие вещей.

ОТ РЕДАКЦИИ: Решение об эвакуации серьёзно запоздало из-за того, что долгое время считалось, что аварийный реактор хоть и пострадал, но в общем цел. А значит, радиоактивность в Припяти будет падать. Но уровни лишь увеличивались. И как только ранним утром 27 апреля стало ясно, что реактор разрушен, правительственная комиссия приняла решение об эвакуации города. Но многие из жителей Припяти, включая детей, успели сильно облучиться.

Нас увезли в село Марьяновка Полесского района, которого сегодня уже тоже нет на карте. Там мы пробыли три дня. К вечеру третьего дня стало известно, что радиационный фон растёт и в Марьяновке. Стало понятно, что ждать нам нечего и нужно самим что-то решать, ведь у нас на руках было трое детей. В тот же вечер на последнем автобусе из Полесского мы уехали в Киев, а оттуда муж меня с детьми отвёз к маме в село.

Я много лет была в санитарной дружине и чётко знала, что первым делом по приезду к маме надо помыться и постираться. Так мы и поступили. Мы с мамой вырыли яму, всё туда закинули и залили всем, что было.

Было сложно, но выхода не было. Мне ещё повезло, что у меня мама была - было куда ехать. Другим, кому некуда было ехать, было ещё сложнее. Их расселяли по гостиницам, пансионатам, санаториям. Детей отправляли в лагеря - родители их потом по всей Украине месяцами искали.

А мы выжили благодаря соседям и родственникам. Я порой проснусь, выхожу на улицу, а на пороге дома уже стоит молоко, хлеб, кусочек сыра, яйца, масло. Так мы и прожили там полгода. Было очень сложно и страшно, ведь мы не знали, что с нами будет. Когда уже какое-то время прошло, я стала понимать, что обратно мы уже не вернёмся, и сказала об этом маме. А мама (никогда не забуду) сказала: неужели этой сказки среди леса больше не будет? Я говорю: не будет мама, больше не будет (с трудом сдерживает слёзы) .

Вот так все эвакуированные полгода и мыкались, кто, где как мог, кому как повезло.

Об облучении и его последствиях

После аварии радиационное облако долго стояло над Припятью, потом рассеялось и пошло дальше. Мне говорили, что если бы тогда пошёл дождь, то эвакуировать было бы уже некого. Нам очень повезло!

ОТ РЕДАКЦИИ. Дождя над Припятью и всей Зоной вообще не было потом ещё долго: тучи разгоняли искусственно, чтобы не допустить смыва радиоактивной пыли в притоки Днепра.

Нам же никто ничего не говорил, какой уровень радиации, какую дозу мы получили, ничего! А мы же пробыли до эвакуации в этой зоне 38 часов. Мы насквозь были всем этим пропитаны! И всё это время нам никто не оказывал никакой помощи. Хотя у нас в городе было много сандружин, а в каждом управлении на складе лежали ящиками, на каждого члена семьи, антидоты, калий-йод, респираторы и одежда. Всё это было, только никто не воспользовался этим. Нам йод принесли только на второй день, когда его пить было уже бесполезно. Вот мы и развезли радиацию по всей Украине.

Пункт дозиметрического контроля на выезде из 10-километровой зоны вокруг ЧАЭС

Вообще по радиационной обстановке людей нужно было вывозить до какого-то пропускного пункта там мыть, переодевать, пересаживать в другой транспорт и везти дальше, где на определенном расстоянии должен был находиться следующий пропускной пункт, где снова нужно было замерять радиационный уровень, и снова всех мыть и переодевать. Но этого никто не делал! Нас вывозили в вещах, с собой мы вывозили вещи, некоторые вообще на машинах выезжали, а этого делать было нельзя! Мы выезжали, в чём были, вещи вывозили, кто мог на машинах уезжали.

ОТ РЕДАКЦИИ. «Самоэвакуация» из Припяти и других близких к станции населённых пунктов любыми способами, в том числе и пешком, началась уже утром 26 апреля - несмотря на все меры по предотвращению утечки информации о том, что именно происходило на АЭС.

У медиков на этот счёт были строгие указания о том, что можно писать, а что нельзя. Все те, кто были в курсе, что происходит и чем это нам грозит, давали подписку о неразглашении.

В итоге мы все инвалиды! Сегодня многих уже нет в живых, а из тех, кто ещё жив большинство страдает заболеваниями щитовидной железы, желудочно-кишечного тракта. С годами увеличивается количество онкозаболеваний, неврологических и кардиологических осложнений.

О возвращении в Припять

В августе 1986 года нам разрешили вернуться в Припять. Но только за вещами. Когда мы приехали нас встретил не цветущий молодой город, а серый бетонный забор и колючая проволока. Так теперь выглядит наш город-сказка. И тогда я поняла, что больше здесь никто и никогда жить не будет.

ОТ РЕДАКЦИИ. Даже сегодня радиоактивный фон в Припяти составляет от 0,6 до 20 микрозивертов в час, что, соответственно, в 3-100 раз выше нормы.

Нас выгрузили в центре и разрешили пойти в свои квартиры, но не больше чем на 2-3 часа. Как сейчас помню: всю землю в Припяти, весь верхний слой, сняли. На площади, в центре, стояли баки с землёй, и вот в одном из этих баков цвела такая одинокая красная роза. И больше ни живой души: ни собак, ни котов, ни людей. Идёшь по городу и слышишь свои шаги… это невозможно передать словами. И я тогда мужу сказала, что больше никогда сюда не вернусь, не смогу ещё раз это пережить (плачет).

Возвращение в Припять. Ненадолго. 2006 год.

ОТ РЕДАКЦИИ. В первые месяцы после эвакуации Припять была полна брошенными домашними животными: их шерсть отлично впитывала радиацию, и забирать с собой зверей не разрешали. Впоследствии собаки одичали, сбились в стаи и стали нападать на людей. Была организована специальная операция по их отстрелу.

Нашу квартиру пытались взломать, но не смогли, только дверь перекосили. Мы зашли в квартиру собрали кое-какие вещи, в основном документы. И сняли наш звоночек и люстру, так нам хотелось хоть кусочек от той прекрасной жизни до аварии увезти с собой в новую жизнь.

ОТ РЕДАКЦИИ. Вывозить разрешали далеко не всё, и каждый вывозимый предмет подлежал обязательному дозиметрическому контролю.

Об отношении

Это только по телевизору показывали, как встречают эвакуированных. На самом деле нас никто не встречал с распростёртыми объятиями. Нас боялись и обижали часто. Мы выживали как могли. А сколько было случаев, когда люди ехали к родственникам, а у них перед носом двери закрывали, потому что считали их заразными, и люди оставались на улице. Всё это было и это было жутко! Далеко не все смогли с этим справиться.

О новой жизни

Когда эвакуированным начали давать жильё, нам дали квартиру в Теплодаре, но так как там не оказалось четырехкомнатных квартир, нас направили в Одессу. А Одессе дали трёхкомнатную квартиру на семью из пяти человек. У меня тогда такая обида за всё это была, и такой крик души! Я взяла и написала письмо Горбачёву, копия письма, кстати, до сих пор дома хранится. А через три дня мне пришло уведомление, что моё письмо дошло до адресата. Перед новым годом нам дали четырёхкомнатную квартиру на посёлке Котовского.

Новый 1987-й год мы встречали в новой квартире. Вокруг одни коробки, муж скрутил какой-то стол, нашёл веточку сосны на улице, мы её кое-как украсили, накрыли стол, наполнили бокалы и вдруг гаснет свет. Поначалу такая тишина гробовая повисла, и вдруг все начинают реветь. Дети так плакали, что мы не знали как их успокоить. Это был какой-то переломный момент, момент полного осознания, что теперь всё будет по-другому. Вот такой у нас был первый Новый год новой жизни. Сегодня у нас большая семья: трое детей, трое внуков.

О социальных гарантиях

До 90-х годов нас (эвакуированных) вообще не воспринимали как пострадавших от аварии. Никто и ничего даже слышать не хотел ни о каких последствиях катастрофы. И всё это несмотря на то, что люди болели: теряли ни с того ни с сего сознание, падали прямо на улице, мучились страшными головными болями. У детей шла кровь носом.

Дети Лидии Романченко. 1986 год.

Позже нас всё-таки признали. А сейчас как-то так складывается, что эвакуированных опять стараются откинуть. Даже госпожа Королевская заявила, что ликвидаторам аварии на ЧАЭС будут пенсию поднимать, а эвакуированным - нет. Но ведь мы инвалиды - такие же как и ликвидаторы! Среди нас нет ни одного здорового человека. В законе ясно сказано, если человек пробыл в Зоне один рабочий день (8 часов) до 31 июля, он считается ликвидатором, а мы пробыли там 38 часов! Но с годами нас пытаются отодвинуть. И нам становится обидно, ведь ликвидация начиналась именно с нас.

Лидия Романченко сегодня

С социальными гарантиями сейчас вообще сложно, и это касается не только чернобыльцев. Но нам в этом плане очень повезло, так как большим подспорьем для нас является наша городская программа, в рамках которой город оказывает материальную помощь 200 чернобыльцам. Программа работает уже 8 лет, и мы с её помощью пытаемся оказать помощь наиболее нуждающимся - инвалидам первой группы. Также у нас есть городская программа оздоровления, а с прошлого года, по аналогии с городской программой, такая же программа заработала и в Одесской области. Проблем у нас очень много, не всегда всё удаётся решить, но мы стараемся. Сложно, люди разные, кто-то понимает, а кто-то нет, но мы стараемся помочь всем, если не материально, то хотя бы советом или какой-то поддержкой.

О мечтах

Если я доживу, и у меня будет здоровье, я очень хочу на 30-ю годовщину аварии поехать в Припять и снять фильм о нашем городе-сказке. Хочу всё заснять: каждый сантиметр, каждый кирпичик, каждый листочек, чтобы больше к этому никогда не возвращаться. Для меня это очень тяжело, но я мечтаю это сделать!

Во вторник, 26 апреля, исполняется 30 лет со дня крупнейшей техногенной катастрофы ХХ века по масштабам ущерба и последствиям — аварии (ЧАЭС).

Непосредственные очевидцы катастрофы в эфире радиостанции Голос Столицы поделились своими воспоминаниями о той страшной трагедии.

"Утро 26 апреля 1986 года началось как обычно: я повела детей в школу и отправилась на работу ", — вспоминает день аварии на Чернобыльской атомной станции жительница Припяти, учительница истории Вера Охрименко .

"26-го встала я, детей отправила в школу. Я должна была прийти на второй урок. Прихожу в школу, на крыльце лежали мокрые одеяла, стояли ученики в повязках. Всем говорили: "Хорошенько вытирайте ноги и идите в медпункт". А я так на них посмотрела, засмеялась и говорю: "О, у нас в школе новые порядки, что-то новенькое". Они мне ничего не ответили, я повернулась и пошла в медпункт. Там давали таблетки. Я говорю: "Что-то случилось, что за таблетки?". Они говорят: "Йод. А вы ничего не знаете?". Я говорю: "Нет, не знаю, а что случилось?". Они говорят: "На ЧАЭС авария. Никак не могут еще затушить". Я зашла в учительскую, паники не было, но все были такие сосредоточенные, как прибитые что ли этим событием. Я взяла журнал и пошла в свой класс. Захожу, уже окна были завешены одеялами. Дети взъерошенные, многих детей не было. Потом сказали, что мы должны быть в классе, никуда не выходить. Детей держали до самого вечера. Директор нас собрал на минутку и сказал: "Не паникуйте, там уже все нормально, и чтоб завтра на 9 все пришли на марафон". Мы пришли на второй день, ничего не сообщалось. Улицы, правда, мыли каким-то желтым раствором пенящимся, а вообще по улицам гуляли люди с детьми, с колясками ", — рассказала она.

"Только на следующий день после аварии нам по радио объявили об эвакуации. Сказали взять только все необходимое. После этого все начали собираться ", — вспоминает день аварии на Чернобыльской атомной станции Вера Охрименко.

"Взять с собой документы. Потом переодеться. На три дня одежду легкую. Ложку, кружку. Паники не было. Подходили автобусы потихоньку, все гуськом входили, садились по местам и затем выезжали. Все мы думали, что через три дня мы вернемся домой. В автобусе шутили, детки веселились, даже пели песни. Прошло лето, и решили поехать в Припять за вещами. Я поехала одна. И мне дали всего пять мешков. Правда, еще Вовка дал пять мешков. И таким образом у меня оказалось десять мешков. Привезли нас. Зашла я в свою квартиру, походила, походила, плачу. Взяла семь мешков книг. А потом три мешка кое-какой посуды, такой хрустальной, дорогой, постельное белье. И начали нас, всех жителей Припяти, начали разбрасывать по городам и весям. Меня, бедную, кидали, кидали. Вначале в Борисполь, потом Жуляны. И потом, значит, все-таки, Фастов.

Нам дали квартиру в октябре месяце. В Фастове нас очень плохо встретили. Во-первых, все со злобой. С ненавистью. И демонстративно вставали некоторые и говорили: "Вы, чернобыльские ежики, приехали, квартиры наши позабирали". Поэтому, это если сравнивать Фастов и сравнивать Припять, это же две обратные медали. Когда приехали в Фастов, оказались, как в мертвой зоне. И, конечно, очень жалко. Там бы, может быть, совсем жизнь по-другому бы сложилась, и судьбы по-другому бы пошли, чем здесь. И, все-таки, люди там были совсем другие. Совсем другие отношения были. Как-то по-другому друг к другу относились ", — добавила женщина.

Жительница Припяти, тогда еще ученица 8-го класса Ирина Колондырец, вспоминает, что на следующий день после аварии жителям Припяти сказали, что их везут в палаточный лагерь в лес на три дня, и что после этого они вернутся домой. По ее словам, они тогда все в это верили, но домой так больше и не вернулись.

"На следующий день, 27 числа, нам сказали, чтобы ждали, что объявят эвакуацию. По радио сообщили, что в 15.00 будет эвакуация в городе Припяти. Сказали взять с собой самое необходимое - это вещи личной гигиены и документы, и продукты на три дня. Мы будем вывезены в лес, что готовится палаточный лагерь, потом дезинфицируют город, и мы вернемся обратно. Мы в это верили, и я была счастлива, потому что думала, что прогуляем школу. Никто, конечно, не думал, что мы никогда не вернемся обратно. Мы уезжали с надеждой, что мы вернемся домой. Единственное, что у меня мама была очень предусмотрительной, она забрала с собой деньги, книжки сберегательные, раньше были в Советском Союзе. Она, наверное, как чувствовала, что мы уезжаем навсегда. И, как оказалось, нас везли не в лес, а так вывезли в Полесское, село Бобер раньше было. Сейчас его тоже с лица земли стерли, потому что это полностью оказалась 30-километровая зона — радиоактивный поселок. Люди встречали очень радушно, ждали, за каждым автобусом был закреплен старший, который был со списками эвакуированных.

Нас вышла и встретила бабушка с дедушкой. Приняли нас очень хорошо, кормили. Мы у них жили, наверное, недели две. А потом ходили в школу там же в селе. А потом, когда мы уже поняли, что не вернемся больше никогда в Припять, нас, детей, пораскидали по всем лагерям Украины. Мы попали в "Молодую гвардию" и были практически все лето, а потом, когда пришла осень, нам надо было куда-то поступать. Так как я была ученицей 8-го класса и знала, что мне надо будет готовиться поступать либо в вуз куда-то, либо в 10-го класс, нас собрали в Пуще Водице, и мы готовились к поступлению там. И там я первый раз за лето увидела маму. Она приехала за нами. В моих воспоминаниях остался мой город, который когда-то, 30 лет назад, утопающий в розах. Я больше там ни разу не была ", — сообщила она.

Ирина Колондырец вспоминает, что когда объявили об эвакуации, сказали взять только необходимые вещи. "Людям, например, запретили забирать своих животных. Сказали, что через три дня все вернутся назад. Поэтому мы все оставляли. И когда-то мне показалось, что я видела на киевских барахолках вещи из Припяти ", — делится воспоминаниями жительница Припяти.

"Когда была подростком, мне было 15 лет, и мне очень хотелось иметь котика. И буквально за несколько месяцев до трагедии я принесла маленького котенка в дом. Он там так и остался. Но мы верили в то, что мы наложили ему еды на три дня, мы верили в то, что мы вернемся. Буквально накануне катастрофы, этой трагедии, я не могла понять, почему мой котик, он как бы взбешенный был. Он бегал с бешеными глазами по комнате и прыгал на шторы, потом спрыгивал обратно и бегал вот по всей квартире. Настолько, наверное, предчувствовал какую-то трагедию. Говорят же, что животные что-то чувствуют. Именно тогда мы, конечно, не понимали. Я думала, что взбесился мой котик.

Когда мама потом попала туда уже в сентябре месяце, приехала за вещами, естественно, не было никакого котика, ничего не было. И я очень сожалела тоже об этом, мне было так жалко, что эта несчастное животное осталось там. А вообще животных нельзя было…. Мы их оставляли. Нам нельзя было их забирать. Когда-то, мы родом из Казахстана, мы привезли с собой персидский ковер. Их было, наверное, не очень много на то время. И когда-то я его в Киеве видела. И маме показывала. "Мама, наверное, это наш ковер", — говорю. Может быть, я ошибаюсь. Но было такое. Вот настолько он похож на наш ковер. И мне казалось, что это наш ковер, который остался в Припяти. Мы его, конечно же, не забирали ", — добавила женщина.

Более тридцати лет назад, 27 апреля 1986 года началась эвакуация Припяти. Этот факт многие оспаривают до сих пор. Одни говорят, что больше суток ждать нельзя было, другие говорят, что всё прошло своевременно... Да и конечно, сидя дома за компьютером, попивая кофе легко писать, что было сделано правильно, а что нет. По этому я решил, что самым верным решением будет дать слово самим участникам событий. Специально для данной публикации я подобрал несколько рассказов самих участников тех событий, которые и предлагаю Вам прочесть...

И первый рассказ жителя Припяти, Сергея Нехаевва, эвакуированного из Припяти после аварии на ЧАЭС. Рассказ корреспонденту РИА Новости Ивану Щеглову о том, как все происходило:

- Как Вы попали в Припять, что это был за город?

В Припяти я прожил 10 лет, с 1976 года. Сначала в город на молодежную стройку приехали родители, они работали на Чернобыльской АЭС, потом привезли меня. В Припяти прошла вся моя юность - это был замечательный город, чудесная природа, красивые улицы - все было очень красиво. В то время Припять можно было назвать эталонным советским городом. Город хорошо снабжался и имел все необходимое, он быстро строился и развивался. Поскольку основную часть населения составляла молодежь, было очень много детей. На такой небольшой город было 5 больших школ. Обозначения первых классов доходило до литеры "Л". Кроме того, научный потенциал города был очень велик - работать на ЧАЭС приезжали со всей страны высококлассные специалисты.

- Какой Вы запомнили ночь аварии?

Авария произошла в ночь с пятницы на субботу 26 апреля. Я тогда учился в 10 классе. Тогда в школьной программе у старшеклассников были так называемые воинские сборы для подготовки к службе в армии. Обычно они проходили в воинских частях и училищах, но поскольку нас было очень много, мы проходили их при школах - спали вместе с курсантами на раскладушках в спортзале. В пятницу у нас как раз были занятия, поэтому все ночь мы проспали как убитые, а утром нас не выпустили из школы. Естественно все сразу напряглись - мы уже были достаточно большими, что бы понять, что что-то произошло. Наши родители работали на станции и мы имели представление о том с чем они работают и об уровнях угроз. Сначала был информационный вакуум и никто ничего не знал. Потом появились слухи - что-то случилось на станции… позже нас отпустили по домам, где меня ждала самая неприятная весть - отец в больнице. Он работал старшим инженером-механиком на первой очереди и в ту ночь был в смене, оказавшись в числе первых пострадавших от катастрофы. Мы еще не знали, что именно произошло, но из окон нашей квартиры была видна АЭС. Обычно отсвечивавший голубоватым энергоблок был черным. В тот день мы гуляли по городу, я даже отнес отцу в больницу передачу, но в городе чувствовалась напряженность. Когда стемнело и я из окна посмотрел на ЧАЭС, то увидел внутри красное зарево - там горел графит. Это были самые страшные и тревожные день и ночь.

- Что Вас больше всего тронуло?

За неделю до аварии в городе началась "неделя ГО". в то время моей сестре было восемь лет и в школе им было велено приготовить марлевые повязки на лицо. Утром в субботу об аварии еще никто не знал, она пошла в школу, откуда их потом не выпускали. Учительница младших классов заставила детей надеть повязки, и когда их наконец отпустили, это было очень печальное зрелище - напуганная маленькая девочка, плачущая, не понимающая что происходит. С большим портфелем в руке и марлевой повязке на лице. Выглядело это дико и страшно…

- Расскажите об эвакуации. Как она проходила?

Слухи об эвакуации начали появляться на следующее утро. Хочется особо отметить, что разговоры о панике, которая была в городе - бред. Никто не паниковал, все было спокойно, и на мой взгляд по тем временам эвакуация была проведена блестяще. В 9 утра по радио объявили об эвакуации, а около трех часов дня нас уже не было в городе. Сначала мы жили в окрестных селах, поскольку ходили разговоры что мы вернемся в город, но потом стало понятно что этого не будет - села тоже начали переселять. Месяц я прожил у родственников, а потом поехал поступать в институт в Москву.

- Когда вы снова поехали в Припять?

Я "вернулся" в Припять в 1994 году. Тогда город был еще в нормальном состоянии, коммуникации еще кое-где поддерживались. Даже работал бассейн - в нем купались находящиеся там вахтовики. Когда ехал, очень сильно переживал, думал что нахлынут воспоминания, однако ничего такого не произошло… Да, было печально, однако чувствовалось что он не живой.

- Вы часто вспоминаете Припять?

Забыть Припять невозможно, ведь там прошли мои юношеские годы. Я часто общаюсь и встречаюсь со своими одноклассниками, мы вспоминаем наше общее прошлое. Есть такие люди, которые говорят, что не хотят видеть Припять в таком виде как сейчас - хотят помнить ее такой, как тогда, другие наоборот стремятся туда снова и снова. Ностальгия есть. Там был определенный уклад жизни, который пришлось резко поменять, однако и страна тоже сильно изменилась. У нас есть четкое разделение на ДО и ПОСЛЕ. Причем период "до" связан с СССР и спокойной жизнью в Припяти, а период "после" с непонятками в стране, финансовой настабильностью. Причем авария, можно сказать, произошла в этот переломный момент. А пик ностальгии приходился на первые три года после эвакуации, позднее все начинается потихоньку забываться. Сейчас это просто память и часть прошлого.

Далее рассказ на одном из форумов, который начинается так. Я родилась в Припяти в 1977 году и жила там до 27 апреля 1986 года. На момент аварии мне было 9 лет, так что я всё помню, насколько, конечно можно помнить события двадцатипятилетней почти давности:

О том, что что-то стряслось я узнала утром 26 апреля (это была суббота). Мама разбудила меня в школу и выяснилось, что Дина, моя старшая сестра, не уехала на соревнования. Хотя должна была ещё в шесть утра. На вопрос "почему?" мама как-то невнятно ответила, что их не пустили. Кто не пустил? Как не пустил? В общем, мама с Диной честно притопали к шести на автостанцию и там люди в форме велели им разворачиваться и быстро идти домой. Почему? Потому что. Быстро идите домой. Это шесть утра. Напомню, рвануло в половине второго ночи. Спросить и посоветоваться маме было не с кем: телефона не было, отец уехал в командировку, а стучать к соседям было рановато. В результате утром мама отправила нас с Диной в школу.

В школе тоже творились невиданные до сих пор вещи. Перед каждой дверью лежала мокрая тряпка. Возле каждого умывальника имелся кусок мыла, чего раньше никогда в жизни не было. По школе носились технички, протирая тряпками все что можно. Ну и конечно слухи. Правда, в исполнении второклашек слухи о взрыве на станции выглядели всем уж нереально, а учителя ничего не говорили. Так что я не переживала особо.

А уже вначале второго урока в класс зашли две тётечки и быстро раздали нам по две маленькие таблеточки...

Я до сих пор думаю - как бы не хаяли впоследствии действия самых разных ответственных товарищей в ту ночь, но. Директоров школ и садиков должны были поднять с постели, чтобы в восемь школы были выдраены, мыло разложено, а учителя проинструктированы на предмет окна-не-открывать-ни-в-коем-случае. И йодные таблетки раздавали детям уже в 9 утра. Как знать, может я сегодня не инвалид именно потому, что мне дали те таблетки утром, а не вечером. (Так, для справки. В наших местах человекам всегда немножко не хватает йода. И щитовидка, которой это йод нужен, активно его тянет. А из реактора выбросило в воздух добрячее количество радиоактивного йода. И тут начались нехорошие наперегонки - если успеть сунуть в организм нормальный йод - всё хорошо. Но если щитовидка цапнет радиоактивного - всё плохо. Вывести его уже нельзя, функция нарушается необратимо.

Уроки мы досидели все, но после всем велено было идти прямо домой и на улице не гулять. Последний учебный день в припятских школах. Всё чисто вымыто, окна закрыты:

В бассейн нас мама уже не пустила. Соседи метались друг к другу и передавали новости. Надо сказать новости были умеренной страшности: да сильный взрыв, да пожар. Но пожар естественно тушат и надо понимать потушат в конце концов. Про радиацию естественно все догадались, но какой конкретно уровень в Припяти? И какой нормальный? Насколько вообще всё это страшно? И что делать, если уехать из города уже нельзя и связь междугородняя не работает?

Говорят, часть народа таки рванула на своих машинах через лес. И говорят, они отгребли самые большие дозы, поскольку проехались по самым грязным местам. Не знаю, но верю. Лес-то реально порыжел вокруг станции.

Вечером таблетки разносили по квартирам. Но к тому времени народ сообразил наглотаться обыкновенного йода с молоком.

А рано утром 27 апреля объявили эвакуацию. Разумеется временную. Но для полного ступора хватило и "временной". Эвакуация это что-то из фильмов про войну. Куда нас повезут? Насколько? Где мы будем жить? А как же работа? А как детей грудных везти? Домашних животных брать или нет? Что из вещей брать? Денег сколько? Документы? Еду какую?...Катастрофа на самом деле.

Во двор нас выгнали к 12-и. Не знаю зачем так рано. Потом еще два часа все мялись во дворе. Расспрашивали дядьку милиционера куда едем и насколько. Куда он не знал, но пообещал, что вернёмся через три дня. Вот и знаю, что не мог он ничего другого сказать, а всё равно обидно:

Наконец и к нам автобус завернул. То есть два или три даже, не помню. Погрузились и поехали. Когда мы влились в общую автоколонну, народ как пришибло: Бесконечная, чудовищная колбаса: Припять это почти 50 тысяч человек - больше тысячи автобусов. Как-то вдруг почувствовалось, что если пригнали за 36 часов БОЛЬШЕ ТЫСЯЧИ автобусов, то всё серьёзно.

Кстати сейчас только понимаю, что эвакуация Припяти это был логистический подвиг. Я не знаю когда было принято решение вывозить людей, но на организацию вывоза и расселения (!) 48 тысяч было чуть больше суток. Это уму непостижимо, если вдуматься.

Ехали тоже муторно и долго. Останавливались где-то в полях, снова ехали. Постепенно автоколонна рассасывалась по сёлам. Наши несколько автобусов остановились в селе "Яблонька". (Кстати глянула по карте. Аж Ровненская область!) Вечер, темнеет. Вышли помятые припятчане, вышли пришибленные местные. Вышел председатель. Расселение выглядело так: председатель тыкал в семью местных и объявлял кого они забираю к себе. Тыкнутые/объявленные расходились по домам.

Честно говоря, наверно в наше время такое не возможно. Нет, вы представьте, то вас вызывают во двор, пусть даже с милицией и горисполкомом в полном составе и объявляют, что вы должны поселить у себя каких-то людей, вывезенных из заражённой зоны, причём бесплатно и неизвестно на сколько. Сейчас бы народ скрутил законную конституционную фигу в такой ситуации. А сельчане нас приняли и слова против не сказали. Расспрашивали и сочувствовали.

Нас забрала к себе семья хорошая, но уставшая и замученная какими-то своими проблемами. Накормили ужином, уложили спать. Спасибо им.

А утром мама приняла решение добираться к бабушке с дедушкой в Черкасскую область. Мы ещё верили, что через три дня сможем вернуться, но сидеть три дня на шее у замученной семьи не хотелось. Позавтракали, попрощались и потопали к трассе. Собственно, припятских топала целая колонна, уезжали все, кому было куда.

На перекрёстке просёлка с трассой стоял гаишники и тормозил для нас попутки. Просил отвезти на автостанцию. Вряд ли нашему водителю было нужно на автостанцию, но он нас отвёз.

На автостанции естественно была полная неразбериха с автобусами и билетами - большая часть рейсов была отменена, на вокзале свалка. Но нас посадили. И наверно довезли бы бесплатно, если бы у мамы не было денег. Припятчане уже стали всесоюзными погорельцами:

К вечеру добрались до родного села. Бабушка плакала и у деда глаза были красные. Похоже, они нас уже не надеялись увидеть живыми. Было кстати отчего. Официальных сообщений - никаких. Связи с Припятью нет. Город закрыт. А слухи ходят примерно такие: ЧАЭС взорвалась, слой пепла 20 см, живых не осталось. Вот что им было думать трое суток?

А ещё через день прилетел папа. Он страху тоже натерпелся, но меньше. Головная контора "Гидроэлектромонтажа" находилась в Питере - там ему объяснили что к чему, отпустили в срочный отпуск, а куда ехать он сам догадался. Папа немедленно сунул нас в машину и отвёз в черкасскую областную больницу.

Больница оказалась забита припятскими - всех принимали укладывали в стационар, хотя совершенно не представляли, что с нами делать. Для начала отвели в подвал. К дозиметристу. Видимо его прислали откуда-то срочно. Обмеряли нас дозиметром. И даже неохотно сообщили результаты. В разных местах от 50 до 600 микрорентген. Но на вопрос " а норма сколько?" честно ответили, что понятия не имеют.

По поводу дозы, сразу скажу - даже сейчас определить много это или мало не могу. Во-первых, это тогда дозы мерили рентгенами, ну БЭРами ещё. А сейчас глянула - греи, зиверты какие-то... Но вот из Вики выяснила, что в среднем эвакуированные получили по 0,33 зиветра, а отсюда узнала, что 0,33 это средняя доза. И вот ещё цитата. "Выдающийся шведский радиобиолог Р.М.Зиверт еще в 1950 г. пришел к заключению, что для действия радиации на живые организмы нет порогового уровня. Пороговый уровень - это такой, ниже которого не обнаруживается поражения у каждого облученного организма. При облучении в меньших дозах эффект будет стохастическим (случайным), т. е. определенные изменения среди группы облученных обязательно возникнут, но у кого именно - заранее неизвестно. " То есть сколько мы получили неизвестно и как нам это аукнется - тоже.

В больнице нас продержали две недели. Развлекали ежедневным мытьём по полтора часа, ежедневными анализами и горстями витаминов. Через неделю народ взвыл и затребовал свою одежду и немедленную выписку. (Одежду отобрали в первый же день - выдали больничные пижамы и халаты.) На что народу объявили - мол, мы бы и рады, но одежды нет. Её отправили на дезактивацию и когда вернут не известно. Народ приуныл, но в халате и тапочках из больницы не выпишешься.

А ещё через неделю пришли деньги на новую одежду. Не знаю как это технически и бухгалтерски делалось, но с нас сняли мерку и через день привезли новую одежду. Не помню, что досталось маме, а нам с Диной два платья. Оба на три размера больше чем нужно. В результате моё платье надели на Дину, а меня завернули динино и мы отправились в магазин, даже не заезжая домой. Купили мне нормальное приличное платье. А потом заехали в парикмахерскую и срезали мои замечательные длинные волосы - они продолжали фонить даже через две недели ежедневного яростного мытья:

Эвакуация для меня на этом закончилась, началось время "после аварии"...

И в третьем воспоминании предлагаю прочесть воспоминания, которые написаны под заголовком: «Горькая правда о Чернобыле, или как я попал в разведку».

Очень много написано об ужасной трагедии на Чернобыльской АЭС. Это и выступления официальных лиц, и статьи журналистов в газетах, и воспоминания самих ликвидаторов. Вот и я тоже решил написать свои воспоминания, рассказать свою правду о Чернобыле, какой бы горькой она не была. Но это будет чистая правда о том, как меня призывали, как меня продали в разведку, о моей работе на станции, о наградах и почему они так обесценены, о том, что можно было избежать лишних жертв, и о моей жизни после аварии, как нас встречали,как нас лечили. Жалею только об одном, что не начал раньше, прошло так много времени и многие имена и фамилии тех с кем я был на станции, стерлись с памяти. Но сам Чернобыль забыть невозможно, как не старайся, и поэтому я расскажу все, что со мной приключилось, всю правду, какой бы она не была. Хочу также отметить, что все, о чем я буду писать, произошло со мной и все выводы будут основываться на моих впечатлениях.

Когда в Чернобыле случилась трагедия я жил в п.Новобурино Кунашакского р-она Челябинской обл. Работал водителем в совхозе. Никаких официальных сообщений об аварии не было, лишь по слухам узнали, что где то произошла авария. И лишь в конце 86 года в совхоз пришла бумага из военкомата о том, что двое наших односельчан отказались ехать в Чернобыль. Что тут началось. Собрания, на которых их осудили, лишили всех заслуг, короче сделали из мужиков козлов отпущения. Вскоре наш военкомат начал призыв людей на ликвидацию аварии. Я все думал и надеялся, что меня не призовут, так как во первых - я служил в Ракетных Войсках Стратегического назначения, во вторых мне был 31 год, а набирали не моложе 35. Как же я ошибался.

И вот лето 1987 года. Мне и еще нескольким односельчанам пришли повестки из военкомата. Прибыли в назначенное время в военкомат, где нам сказали, что мы будем проходить медкомиссию для отправки в Чернобыль. На вопрос - можем ли мы отказаться, был дан ясный и четкий ответ: Кто откажется, то дело передадут в прокуратуру и два года условно обеспечено. Медкомиссию в районной больнице прошли легко и быстро и 10 августа нас направили в Гарнизонную поликлиннику в г.Челябинск и по заключению гарнизонной военно-врачебной комиссии от 10 08 87 г. я был признан здоровым и годным. После этого нас еще дважды вызывали в военкомат, но оба раза отменяли призыв - то уже набрали группу, то опоздали. И целых три месяца мы были в напряжении и ожидании вызова. И вот 15 ноября пришла очередная повестка явиться в военкомат с вещами и документами. В военкомате при проверке моих документов выяснилось, что срок медкомиссии истек 10 ноября, так как прошло уже три месяца. Тебе же надо по новой проходить комиссию, сказал майор и тут же исправил 10.08 на 19.08. Так я был лризван в Чернобыль.

И вот на стареньком холодном автобусе нас повезли за 300 километров в г.Златоуст и по дороге мы все промерзли до костей. Но на этом наши приключения не закончились. Прибыв в воинскую часть в Златоусте, мы расположились в ДК части, но вскоре выяснилось, что прибыли не туда, а наша часть находится рядом. Это была старая расформированная ракетная часть, на базе которой формировалась новая. На территории стояло несколько бараков, полевые кухни и большое количество военной техники. Нас завели в барак, где стояло несколько столов за которыми сидели офицеры. Началась мандатная комиссия, где отсеивались неугодные элементы то есть те, кто был судим. Из нашей партии двоих отправили обратно. Из пяти человек из нашего села призывавшихся вместе со мной в этот раз я попал один. Двое оказались судимы, один специалист КИПовец, а еще один просто откупился, у него родственник работал в торговле. Тут же нам выдали военную форму и развели по баракам. Утром нас распределили по взводам и ротам и сказали, что мы попали в учебную часть, где нас будут учить обслуживать и ремонтировать спецтехнику. Как потом нам разъяснил наш ком взвода, основные работы в Чернобыле уже завершены, но в отстойниках стоит очень много военной техники, которую надо ремонтировать. А что именно и как ремонтировать - мы, говорит, и сами не знаем, поэтому будем изучать прибор ДП-5А, который я знал как пять своих пальцев еще с армейской службы. Так началась моя служба в в/ч 29767, взвод по ремонту техники и хим.оборудования. Служба в учебке нам показалась кошмаром, в бараках холодно, мороз под -30, кормят плохо, занимались в основном хозработами, выгружали кирпич для строительства столовой, чистили снег. Без преувеличения все ждали отправки в Чернобыль. Однажды к нам в расположение, где мы занимались, заглянул офицер, который, как оказалось, только что вернулся из Чернобыля, куда сопровождал партию партизан. Мы его стали расспрашивать, как там и что. Он рассказал о своей поездке и ненароком обмолвился, что в частях, куда прибывает пополнение, за деньги или спиртное можно сделать любую отметку о прибывании в зоне. А ведь по закону не важно, сколько ты пробыл в зоне, час или сутки. Вот так, оказывается, и становились ликвидаторами. И вот 30 ноября 1987 года у нас забрали военные билеты, выдали сухие пайки и ночью повели на вокзал. Первую партию из 30 человек отправили в Чернобыль. Ехали поездом через всю Россию и 2 декабря прибыли в г Киев, затем в Белую Церковь и на следующий день нас на автомобилях повезли в с.Ораное.

Вечером 3 декабря прибыли в расположение 25 бригады на распредпункт, куда за нами должны были прийти представители частей. Как потом выяснилось, по записи в военном билете я направлялся в одну из частей начальником ремонтной мастерской. Нас завели в палатку и сопровождающий нас офицер вместе с нашими военными билетами ушел к дежурному. Через некоторое время зашел незнакомый офицер называет несколько фамилий и уводит ребят, затем еще один и еще. И вот заходит такой же, как и мы, партизан и называет две фамилии - мою и Вити Пухова. Мы с вещами выходим из палатки и я направляюсь к воротам. Нет-нет, шепчет партизан, давай сюда и мы заходим за палатку, подходим к сетчатому забору, перебрасываем через него свои мешки и перелазим сами. Бежим опять - скомандовал наш сопровождающий и мы побежали. Это что такая конспирация что ли, думал я, убегая все дальше и дальше, от кого это мы так прячемся. Отбежав метров 200-300, наш попутчик оглянулся, сказал что все спокойно и мы пошли шагом. На наш вопрос- почему ушли таким образом, мы услышали ответ, который нас шокировал. Оказывается нас просто напросто обменяли на пару ботинок. Вот так меня продали в разведку. Оказывается на станции сотрудникам выдавали спецобувь - кожанные ботинки с липучками, которые очень ценились. Обойдя расположение 25 бригады, мы подошли к маленькому палаточному городку, состоящему из 4 больших палаток, 3 маленьких и 2 вагончиков, которые приткнулись к забору, который ограждал городок 25 бригады. Мы с Виктором оказались не единственными, кого в тот день привели в эту часть. На следующий день привели Илью Земляченко и еще несколько человек. Как это делалось, я не знаю, может земляки у кого то там на пункте были, может за деньги продавали, а может как нас меняли. Но факт остается фактом,а где то в январе, когда я уже ездил на станцию, к нам привели аж 15 человек, которые шли целевым направлением в одну из частей. Они были уже зачислены в штат нашей части, уже получили пропуска и ездили на станцию когда один из них поехал домой по семейным обстоятельствам. В военкомате, куда он прибыл для отметки, он узнал, что их объявили в розыск как дезертиров так как из части, куда они должны были прибыть, постоянно приходили запросы, где пополнение. И вот, после 15-20 дней службы в нашей части их перевели в другую, а в нашей части целый месяц не было пополнения. Все объяснялось очень просто. Прошли слухи, что нас призвали на шесть месяцев, а кому это надо, а в штате нашей части было 100 человек и вот привели пополнение, кто то едет домой, и так было все время пока я там был. Так я попал в в/ч 38867 - отдельная рота разведки, которая вела дозиметрический контроль и разведку как на самой станции, так и по внешнему периметру вокруг станции. А о работе на станции я постараюсь рассказать в следующий раз.

Самые ужасающие заброшенные места СССР

Советский союз был огромной державой с такими же масштабными проектами в самых разных отраслях. С развалом Союза содержание многих из этих объектов оказались не по карману и никому не нужны, а со временем и вовсе пришли в упадок...

Что творил начальник охраны Берии Сардион Надарая

На Новодевичьем кладбище Москвы есть неприметная табличка белого мрамора, на ней частенько появляется кроваво-красная надпись: «Палач». И смотрители кладбища не особо спешат ее стереть. В этой статье пойдет речь об одном из таких кровавых палачей...

Граненый стакан

Достаточно сложно было найти хоть одну семью на просторах бывшего Советского Союза, которая бы не хранила в своих шкафчиках на кухне граненых стаканов. Этот предмет посуды являлся одним из символов той далекой эпохи. Но кто и когда его изобрел?

Звенящие камни Пенсильвании

В штате Пенсильвания находится Парк, который на первый взгляд состоит из простых разбросанных камней. Но как оказывается, это место не просто уникально, оно до сих пор является загадкой для учёных, почему эти камни звенят?

Как освободить память на Android

Почему на Android телефоне заканчивается свободное место и что с этим делать? На самом деле всё до банальности просто, сегодня мы как раз и поговорим на эту тему...

О чем поговорить с новым знакомым

Первый разговор при знакомстве всегда зависит от характера обоих собеседников, их темперамента и многого другого. Ведь кому-то сложно дается общение даже с близкими людьми, не говоря о новых знакомствах. Но о чём поговорить на первой встрече?

Жёсткие диски могут записывать разговоры

Специалисты все чаще обращают о уязвимости современной электроники перед злоумышленниками. Исследователи в своей новой работе пришли к выводу, что показаниями датчиков гаджетов могут пользоваться преступники с возможностью даже вносить свои коррективы...

Тысячи Android-приложений постоянно следят за пользователями

Исследование специалистов из Международного института компьютерных наук (ICSI) в Калифорнии (США) говорит о том, что тысячи Android-приложений постоянно фиксируют действия пользователей на устройстве и отправляют эту информацию третьим лицам.